Предисловие к французскому переводу "Драматических произведений Александра Пушкина" - Критика Тургенева Ивана Сергеевича

POEMES DRAMATIQUES D'ALEXANDRE POUCHKINE Lorsqu'au mois de janvier 1837, Alexandre Pouchkine perit dans un duel fatal, n'ayant pas encore trentesept ans, il venait d'ecrire a un ami: "Maintenant je sens que mon ame s'est agrandie, et que je puis enfin creer". Ces mots doivent cruellement augmenter les regrets qu'a laisses sa fin precoce et deplorable. Mais lorsqu'il les ecrivait, et s'ouvrait ainsi l'espoir, helas! aussitТt decu, d'un bel et grand avenir, Pouchkine ne rendait pas justice a son passe. Deja il etait un grand poete; deja il avait, sinon cree, au moins revele aux Russes leur langue poetique. Sans doute, avec les annees d'une longue vie que lui promettait sa robuste sante, avec sa merveilleuse facilite d'inventer et d'ecrire, il pouvait, a lui seul, doter la Russie de toute une litterature poetique. Mais, bien qu'il fШt tombe presque au seuil de sa carriere, a l'age ou tomberent Raphael et Mozart, cependant ses oeuvres de tout genre, pieusement recueillies apres sa mort, sont suffisantes, non-seulement pour lui donner le premier rang parmi les ecrivains de son pays, mais aussi pour donner un rang distingue a la litterature russe parmi toutes les litteratures de l'Europe.

Deja quelques fragments des poesies lyriques de Pouchkine ont ete traduits en diverses langues, et nous-memes avons essaye de faire passer dans la langue francaise un de ses meilleurs recits en prose, l'interessante nouvelle historique qui a pour titre "la Fille du capitaine". Nous essayons aujourd'hui un travail plus important et plus difficile, celui de traduire les oeuvres dramatiques de Pouchkine.

Que ce mot, toutefois, ne cause pas d'illusion. Pouchkine n'a jamais rien ecrit pour la scene, pour la representation theatrale; il a seulement donne a quelques sujets la forme dialoguee, la forme dramatique. Tel est, en premiere ligne, "Boris Godounoff". C'est un drame historique evidemment. Et pourtant il ne porte pas ce titre; il n'est pas divise en actes, pas meme en scenes. Les fragments qui le composent, dans l'ordre des dates et des evenements, forment comme les chapitres d'une chronique en dialogue. Ces chapitres sont generalement ecrits en vers, en vers blancs non rimes, tels qu'on les trouve dans le grec ou le latin, ainsi que dans les idiomes modernes qui ont les accents poetiques, l'allemand ou l'anglais. Cependant plusieurs de ces chapitres sont ecrits en prose, lorsque cette forme convient mieux au dialogue devenu familier et trivial. L'un d'eux, par exception, est ecrit en petits vers rimes, pour donner a une causerie de femmes plus de grace et de coquetterie. Nous aurons soin d'indiquer ces changements de forme en tete de chaque scene. Le drame de "Boris Godounoff" fut compose en 1825, et publie peu de temps apres. Quel etonnement ce dut etre parmi tous les Russes lettres, de voir un jeune homme de vingtcinq ans s'elever tout a coup a la forme de Shakespeare dans ses drames chroniques, lorsqu'a peine commencait de poindre en Europe ce qu'on a nomme la fievre shakespearienne, c'est-a-dire la connaissance et l'imitation du grand dramaturge anglais! Mais la surprise, il faut l'avouer, fut d'abord plus grande que l'admiration; "Boris Godounoff" n'eut pas un succes d'eclat, et les compatriotes de Pouchkine ne lui rendirent pleine justice qu'apres que l'Europe entiere eut, un peu plus tard, connu et adopte cette forme de poesie, mi-partie d'histoire et de drame.

Les petites pieces qui ont pour titre "Mozart et Salieri" et "la Roussalka" furent egalement publiees du vivant de Pouchkine. La premiere est, comme on le verra, une espece d'etude psychologique qui repose sur un bruit d'empoisonnement, assez repandu a la mort presque subite de Mozart, sans autre fondement toutefois que la jalousie connue de Salieri a l'egard d'un rival qui l'eclipsait. La seconde a pour sujet une legende populaire.

Mais l'autre petite piece intitulee "le Baron avare" fut trouvee dans les papiers de Pouchkine apres sa mort, et publiee seulement parmi ses oeuvres posthumes. Quelques-uns supposent qu'il entrait dans la pensee de l'auteur de continuer ce sujet, et d'en faire un drame entier avec le personnage d'Albert. Cependant il nous semble que l'on peut fort bien trouver dans ces trois scenes une oeuvre complete, une autre etude psychologique, ou l'avarice, sans etre moins haissable, se montre sous une forme energique, grandiose, poetique meme, que jamais elle n'avait revetue.

Quant au drame de "l'Invite de pierre",-- qui est un nouveau "Don Juan", apres ceux de Tirso de Molina, de Moliere, de Mozart, de Byron,-- bien qu'ecrit en 1830, non seulement Pouchkine ne l'avait pas publie a sa mort, sept ans apres, mais il n'avait meme jamais revele a ses amis ni l'oeuvre faite, ni le projet de la faire. Il semble ne l'avoir ecrite que pour lui-meme. Peut-etre que, dans sa modestie sincere et non affectee, il avait eu quelque scrupule, quelque honte, de reprendre ce sujet apres tant d'illustres devanciers, et d'y faire flechir le caractere du heros, qui paraНt se prendre dans ses propres filets, et mourir autrement quil n ayait vecu, amoureux tout de bon. Nous croyons qu'on nous saura gre de tirer aussi de ses oeuvres posthumes ce puissant drame en quelques scenes, qui suppose la connaissance des drames enterieurs sur le meme sujet. Ce sera permettre une interessante comparaison, que Pouchkine, il nous semble, n'a point a redouter.

Ce n'est point a des traducteurs qu'il convient de vanter par avance les merites de l'original. Nous ne voulons pas meme faire remarquer comment Pouchkine ose, en toute circonstance, aller droit au fait, sans biais ni detours, et, suivant l'expression espagnole, comment il attaque bravement le taureau par les cornes. Nous voulons seulement rappeler combien la prose, meme la prose francaise, et peut-etre elle surtout, est impuissante a rendre avec un peu plus que l'exactitude du sens toutes les beautes d'une poesie de laquelle les Russes disent unanime, ment qu'elle reunit la force et l'ampleur de Corneille aux graces et aux delicatesses de Racine. Comme aucun de nos lecteurs ne peut manquer d'avoir compare des poesies, soit antiques soit modernes, avec la prose qui essaye de les faire passer dans notre langue, et d'avoir reconnu l'insuffisance de ces traductions, il faut, pour l'honneur de Pouchkine, que leur imagination nous vienne en aide, et s'efforce d'ajouter a notre simple canevas la broderie poetique dont nous avons forcement depouille ses oeuvres.

Перевод

ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА В январе 1837 г. Александр Пушкин, еще не достигнув тридцати семи лет, погиб на роковом поединке, а незадолго до того он написал одному другу: "Теперь я чувствую, что моя душа выросла и что, наконец, я могу творить". Эти слова должны жестоко умножить скорбь, порожденную его печальной и преждевременной кончиной. Но когда Пушкин их писал и, таким образом, открывал перед собой надежду - увы, так скоро обманувшую - на прекрасное и великое будущее, он не воздавал справедливости своему прошлому. Он уже был великим поэтом; он уже если не создал, то, по крайней мере, открыл русским их поэтический язык. Несомненно, с течением лет, долготу которых ему сулило его могучее здоровье, при той удивительной легкости, с какой он замышлял и писал, он мог один одарить Россию целой поэтической литературой. Но хотя он пал почти у начала своего пути, в одном возрасте с Рафаэлем и Моцартом, однако его произведений во всевозможных родах, благоговейно собранных после его смерти, достаточно, чтобы не только дать ему первое место среди писателей его страны, но также дать выдающееся место русской литературе среди всех европейских литератур.

Несколько отрывков из лирических произведений Пушкина уже были переведены на разные языки, и мы сами попытались перевести на французский язык один из лучших его прозаических рассказов, интересную историческую повесть, которая называется "Капитанская дочка". Ныне мы беремся за работу более важную и более трудную, за перевод драматических творений Пушкина.

Пусть это слово во всяком случае не будет причиной заблуждения. Пушкин никогда ничего не писал для сцены, для театрального представления; он лишь дал некоторым сюжетам форму диалогическую, форму драматическую. Таков, прежде всего, "Борис Годунов". Это, очевидно, историческая драма. И, однако, она не носит такого заголовка. Она не разделена на действия, ни даже на сцены. Составляющие ее отрывки, расположенные в порядке дат и происшествий, образуют как бы главы хроники в диалогах. Эти главы написаны преимущественно стихами, белыми нерифмованными стихами, как в греческом или латинском языке, так же, как и в новых языках, имеющих стихотворные ударения, в немецком или английском. Но некоторые из этих глав написаны прозой, когда эта форма лучше соответствует диалогу, принявшему фамильярный и простонародный характер. Одна из них, как исключение, написана рифмованными вольными стихами, чтобы придать женскому разговору больше грации и кокетства. Мы тщательно указываем эти изменения формы в начале каждой сцены. Драма "Борис Годунов" была написана в 1825 г. и, немного спустя, издана. Как должны были поразиться все образованные русские люди, увидев, что молодой человек двадцати пяти лет вдруг возвышается до формы Шекспира в его драматических хрониках, когда в Европе едва начиналась так называемая "шекспировская горячка", т. е. изучение великого английского драматурга и подражание ему. Но удивление, надо признать, было на первых порах сильнее восторга; "Борис Годунов" не имел блистательного успеха, и соплеменники Пушкина воздали ему полную справедливость лишь после того, как вся Европа, несколько позднее, признала и приняла эту поэтическую форму, принадлежащую наполовину истории, наполовину драме.

Маленькие пьесы, называющиеся "Моцарт и Сальери" и "Русалка", также были опубликованы при жизни Пушкина. Первая, как увидит читатель, есть род психологического этюда, основанного на довольно распространенных слухах об отравлении Моцарта после почти скоропостижной его смерти, несмотря на отсутствие иного к тому основания, кроме известной зависти Сальери к затмевавшему его сопернику. Вторая имеет предметом народное предание.

Но другая маленькая пьеса, озаглавленная "Скупой рыцарь", была найдена в бумагах Пушкина после его смерти и обнародована лишь в его посмертных сочинениях. Некоторые предполагают, что автор имел намерение продолжать этот сюжет и сделать из него целую драму, с героем Альбертом. Однако нам кажется, что в этих трех сценах легко найти законченное произведение, особый психологический этюд, где скупость, будучи не менее отвратительна, показана в энергической, грандиозной, даже поэтической форме, в которую она еще никогда не облекалась.

Что касается до драмы "Каменный гость" (это новый "Дон-Жуан", после "Дон-Жуанов" Тирсо де Молина, Мольера, Моцарта, Байрона), то, хотя она была написана в 1830 г., Пушкин не только не опубликовал ее вплоть до смерти, последовавшей семь лет спустя, но никогда даже не познакомил своих друзей ни с законченным произведением, ни с своим замыслом. Кажется, что он написал его только для себя. Может быть, он в своей искренней и непритворной скромности немного совестился, немного стеснялся, принимаясь за этот сюжет после столь знаменитых предшественников и смягчая характер героя, который словно попадается в собственные сети и умирает иначе, чем жил, не на шутку влюбленный. Мы уверены, что читатели будут нам признательны за то, что мы извлекли из его посмертных сочинений и эту могучую драму в нескольких сценах, предполагающую знакомство с предшествующими драмами на тот же сюжет. Это даст повод к интересному сравнению, которого Пушкину, нам кажется, нечего бояться.

Отнюдь не переводчикам подобает хвалить заранее достоинства оригинала. Мы даже не хотим подчеркивать, как смело Пушкин во всяких обстоятельствах идет прямо к делу без уверток и околичностей, как он, по испанскому выражению, смело хватает быка за рога. Мы только хотим напомнить, что проза, даже французская проза, и она-то, может быть, в особенности, бессильна передать с чем-то несколько большим, чем точность смысла, все красоты поэзии, о которой русские единодушно говорят, что она соединяет силу и величие Корнеля с изяществом и тонкостью Расина. Так как каждому из наших читателей не могло не случаться сравнивать поэзию, древнюю ли, новую ли, с прозой, пытающейся передать ее на нашем языке, и признать недостаточность этих переводов, то пусть в честь Пушкина их воображение придет нам на помощь и постарается прибавить к нашей простой канве поэтический узор, который мы поневоле сняли с его творений.