Полине Виардо - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

С французского:

Тургенево,

Понедельник, 9 сентября/28 августа 1850. 28 августа Добрый день, дорогой, добрый, благородный, прекрасный друг, добрый день, о вы, лучше которой в мире нет ничего! Дайте мне ваши руки, чтоб я их расцеловал. Это мне очень поможет и приведет меня в хорошее настроение. Ну вот, так и сделано. Я употребил на это по меньшей мере пять минут. Теперь будем беседовать.

Итак, я должен вам сказать, что вы ангел доброты и что ваши письма сделали меня счастливейшим из людей1. Если б вы знали, что значит дружеская рука, которая издалека вас отыскивает, чтобы столь нежно вас коснуться! Чувство благодарности за это доходит до поклонения. Да благословит вас бог тысячу раз! Я неустанно прошу его хранить вашу жизнь - не на словах,-- каждое мгновение я чувствую, как душа моя стремится к нему ради вас. Я так нуждаюсь сейчас в душевной привязанности, я здесь так одинок. И я не сумел бы вам сказать, как люблю тех, кого люблю... и кто ко мне расположен.

Четверг.

Я был вынужден прервать это письмо три дня тому назад и спешу вернуться к вам, как только могу это сделать. Семейные дела, или, вернее, семейные неурядицы, были тому причиной. Я начинаю думать, что всё это приближается к концу; а потому и не скажу вам больше ничего до тех пор, пока не смогу сообщить результат, хорош он будет или плох.

Я не уеду отсюда, пока мой брат но будет в хотя бы сносном положении, В то же время я совершил маленькое путешествие за 30 верст отсюда; я поехал повидать одну мою "прежнюю любовь", которая была именинницей2. Прежняя любовь чертовски изменилась и постарела (она вышла замуж и теперь уже мать троих детей). Ее супруг весьма угрюмый и крайне мелочный господин. Я прощаю моей прежней любви ее супруга, ее троих детей и даже красный цвет ее лица. Но чего я ей но прощаю, тал "то того, что она сделалась незначительной, сонной и пошлой; особенно же того, что она прицепила себе фальшивый хвост из черных волос, между том как свои волосы у нее русые, почти белокурые, и притом сделала это до такой степени небрежно, что виден был узел, величиной с целый кулак, а концы его, один черный, другой белокурый, грациозно ниспадали справа и слепа. Она села за фортепьяно, но злосчастный инструмент звучал фальшиво до ужаса, звучал с той слащавой фальшивостью, которая хуже всего, а она этого но замечала и играла страшно устаревшие музыкальные пьесы, и играла их весьма плохо... Увы! трижды увы! Пламя прежней любви в настоящее время даже не дым: немножко остывшей золы, вот и всё. Бот что с нами делается!

Я провел ночь в ее доме. Перед тем как лечь спать, я перечел ваши письма, которые я всегда ношу с собой; очень вам признателен sa то, что вы пишете мне такие хорошие письма! Если бы вы знали, как это приятно и сладостно - письмо от вас! Что за прелестный, тонкий и верный ум, какое большое и благородное сердце раскрываются в каждой строчке! Для меня удовольствие говорить нам это, а вы читайте же с удовольствием, потому что то, что я вам говорю, совершенная правда, можете мне верить.

Относительно маленькой Полины, вы уже знаете, что я решил следовать вашим приказаниям и думаю лишь о средствах исполнить это быстро и хорошо. Кстати, помните, что настоящее имя м-ль Бартеневой, которую звали Полиной, было Пелагея. Из Москвы и Петербурга я изо дня в день буду писать вам, что буду делать для нее. Это долг, который я исполняю, и я счастлив исполнять его, раз вы этим интересуетесь. Si Dios quiere {Если богу будет угодно (исп.).}, она будет скоро в Париже3.

Вы - мой добрый ангел. Слово добрый ангел заставляет меня думать о романсе из "Черного домино"4, и вот я вижу вас идущей по траве в Куртавнеле с гитарой в руках и показывающей "прекрасную Инесу"5 м-ль Антонии, и моя память тотчас же рисует мне небо, тамошние деревья, ваше платье с коричневым рисунком, вашу серую шляпу. Мне кажется, что я чувствую на своем лице дыхание легкого осеннего ветерка, который шептался в яблонях над нашими головами. Где оно, это прелестное время?.. Лучше поговорим о другом.

Весьма вероятно, что у меня сложилось бы о г-же Паста мнение, которое вы предполагаете, если бы я слышал ее в Петербурге в начале моего музыкального образования, но я не имел этого счастья6. Я ее и не видал и не слыхал, но теперь я точно знаю, что должен о ней думать. Вы меня спрашиваете, в чем заключается "Прекрасное". Если, вопреки разрушительному действию времени, уничтожающему форму, в которой оно выражается, оно по-прежнему существует... ведь Прекрасное - единственная бессмертная вещь, и пока продолжает еще существовать хоть малейший остаток его материального проявления, бессмертие его сохраняется. Прекрасное разлито повсюду, оно торжествует даже над смертью. Но нигде оно не сияет с такой силой, как в душе, в человеческом существе; здесь оно более всего говорит уму, а потому, что касается меня, то я всегда предпочту несовершенный голос, способный выразить великую музыкальную гиду, голосу красивому, но глупому, такому голосу, красота которого только материальна7. С каким нетерпением ожидаю я вашего отзыва о 2-м акте "Сафо"! Если Гуно не великая музыкальная сила, если в нем нет гения, то я отказываюсь от всякого суждения о людях и дарованиях8. Я не могу не завидовать вам; думайте обо мне, когда эта прекрасная музыка растрогает вашу душу, думайте обо мне, если можете. Музыка Гуно заставляет меня думать, что "Жидовка", особенно музыка, выпавшая на долю Рахили, не то что малозначительна, но находится лишь рядом с правдой и истинной красотой9. Вы имели большой успех, и тем не менее я уверен, что эта тяжелая и натянутая декламация должна была оставить у вас в душе большое утомление и большую пустоту. Можно сколько угодно говорить об учености, национальном колорите и т. д., божественной искры там нет. Это не бессмертно, как должна быть бессмертна всякая истинная красота, о нет! Вот "Долина" бессмертия10.

Помните ли вы маленькую, весьма необычную пятилетнюю девочку, о которой я вам говорил в одном из моих писем? Я снова ее видел и продолжаю находить этого ребенка весьма странным маленьким существом. Представьте себе самое миловидное личико; черты лица невероятной тонкости, прелестную улыбку и глаза, каких я никогда не видывал, глаза взрослой женщины, то кроткие и ласкающие, то острые и наблюдательные, физиономию, ежеминутно меняющую выражение, и каждое выражение которой изумительно своей правдивостью и своеобразием. Она обладает здравым смыслом, удивительной правильностью ощущений и чувств; она много размышляет и никогда не хитрит; поразительно, с какой инстинктивной прямотой ее маленький мозг движется к истине. Она верно судит обо всем, что ее окружает, начиная с моей матери, и вместе с тем это ребенок, настоящий ребенок. Бывают минуты, когда ее взор принимает мечтательное и грустное выражение, от которого у вас сжимается сердце. Но в общем она весьма жизнерадостна и весьма спокойна. Она меня очень любит и порою смотрит на меня такими кроткими и нежными глазами, что я прихожу в умиление.

Ее зовут Анной; она побочная дочь моего дяди, брата моего отца, и одной крестьянки11. Моя мать взяла ее к себе и обращается с ней, как с куклой. Я обещал себе заняться со временем ее воспитанием. У меня будет целая семья на руках! Когда ей говорят что-нибудь, что ее поражает, она принимает важный вид и делает движения бровями, приводящие меня в восторг. Она как будто подвергает своему детскому разбору то, что слышит, а затем дает вам на редкость удачные ответы. Я расскажу вам об одной ее черточке. Это было еще в Москве. Она пробыла около часа в моей комнате; моя мать наказала ее за это, не подумав о том, что я сам увел ее, и в то же время запретила ей говорить мне, за что она наказана. Я вхожу в кабинет матери, вижу, что малютка стоит в углу очень грустная и безмолвная; спрашиваю о причине этого; мать рассказывает мне целую историю о непослушании и своеволии; я этому верю, подхожу к ней и говорю ей несколько укоризненных слов. Она отворачивает головку, ни слова не говоря. Я ухожу из дома и возвращаюсь лишь очень поздно. На другой день, ранним утром, малышка приходит ко мне в комнату, спокойно садится ни мой стул, некоторое время молча смотрит на меня is внезапно обращается ко мне с таким вопросом:

-- Вы вчера поверили тому, что вам сказала обо мне маменька?

-- Да.

-- Ну, так вы были неправы, вот за что я была наказана... Я обещала этого вам по говорить, и я бы вам не сказала, если бы, вы не поверили маменьке.

-- Ты плакала, когда была наказана?

Она гордо подняла свою головку и, прищурив глазки, проговорила: "О! нет". Потом, после минутного молчания или размышления, что у нее одно и то же, она прибавила:-- Но я плакала, когда вы подошли ко мне в кабинете;.

-- А! так ты потому отвернула головку?

-- Это вы заметили, а того, что я плакала, вы не видели?

-- Должен признаться, нет.

Она глубоко вздохнула, поцеловала меня и ушла.

Клянусь вам, я ни слова не прибавил к тому, что она сказала, но если бы вы видели ее личико во время всего этого объяснения! На ном читалась вся работа ее мысли, борьба ее чувств. Она - белокурая и очень беленькая; глаза у нее серо-синие, отливающие в черное; зубки у нее настоящие маленькие жемчужинки. Она очень любящее и очень чувствительное существо; наряду с этим у нее плохая память или же вовсе ее нет, так что она едва знает азбуку. Уверяю вас, это очень странное маленькое создание, и я с интересом ее изучаю. Ей еще нет пяти лет.

Суббота, 2/14 сентября.

Сегодня у нас почтовый день, дорогой и добрый друг; следовательно, я отошлю вам это письмо, хотя оно, невзирая на мое обещание, нисколько не похоже на целый том. Но ведь вы - сама снисходительность, и я пошлю вам другое письмо в будущий вторник тем более что рассчитываю сообщить вам несколько хороших новостей. Здесь очень дурная погода, надеюсь, что у вас в Куртавнеле напротив, прекрасная: дождя нет, но небо серое и холодное, ветер idem {такой же (лат.).}, а в промежутках между порывами ветра слышится пронзительное чириканье синиц на березах; появление синиц, подобно отлету журавлей и диких гусей, предвещает холод. Кстати о журавлях, мы каждый день видим, как они правильными стаями медленно движутся к югу. Вы помните стихи из "Фауста":

Wenn uber Flachen, uber Semi Der Kranich nach der Heimat strebt, {*}12 {* Когда через равнины, через моря Журавль стремится на родину (нем.).} Употребление слова streben {стремиться (нем.).} весьма удачно, попробуйте-ка перевести его на французский!.. Ach ja - man slrebt nach der Heimath - meine Heimath isl nichl bier {К сожалению, да - на родину стремишься - мои родина не здесь (нем.).}.

Я не знаю ничего торжественнее журавлиного крика, который словно падает вам на голову е облаков. Этот крик раскатист, звучен, могуч и очень меланхоличен. Он словно говорит вам: "Прощайте, жалкие людишки, не способные передвигаться с места на место; мы летим на юг, туда, где теперь будет хорошо и тепло. Вы же оставайтесь среди снегов и невзгод!.." Терпение!

Я вам отправляю это письмо прямо отсюда; до сих пор я вам отсылал их через контору Языкова. Не знаю, исправно ля вы их получаете. Попробую. Нарочный ждет подокном. Это конюх моего брата, очень красивый парень, он весьма доволен, что исполняет это поручение, которое всегда приносит ему кое-что,-- ступай, паренек, неси это письмо! А вы, дорогие мои друзья, будьте вполне уверены, что в тот день, когда я перестану нежно и глубоко любить вас, я перестану и существовать. Да благословит вас всех господь и да ниспошлет он вам счастье. С благоговением целую ваши руки. Будьте счастливы, благословенны и здоровы! Прощайте.

Ваш старый друг

И. Тургенев.

P. S. Прилагаю листок березы, под которой я часто думал о вас. Это по-прежнему самое любимое мое дерево.