Полине Виардо - Письма (1850-1854) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

С французкого:

Спасское,

12/24 ноября 52.

Дорогая и добрая госпожа В<иардо>. Вчера, после месячного молчания, я получил ваше письмо1. Дни, когда я получаю ваши письма, являются для меня праздниками. Вчерашнее сделало меня совершенно счастливым - я очень рад, что у маленькой Полины доброе сердце и она умеет заставить себя полюбить. Сразу по прочтении вашего письма я пошел в библиотеку взять Расина и прочитал сцену из "Гофолии"2, о которой идет речь. Знаете ли вы, что она очень трудна - особенно для Гофолии? Не знаю, право, что бы я отдал, чтобы присутствовать на представлении в большой гостиной - неужели действительно может случиться, что я никогда вновь не увижу Куртавнель? Не хочу этому верить...

Комаров дурак - в этом нет ни тени сомнения - но он не мог бы вам рассказать ничего особенного обо мне - я с ним почти не виделся после моего возвращения в Россию3. Он теперь богат, так как его родители умерли, по глупее, чем когда-либо.

Вы, должно быть, уже знаете, что Тамберлик, слава богу, не умер. Из Петербурга мне пишут, что опора там отвратительна4. Много думают о вас, и графы В<иельгорские> много говорят о том, чтобы пригласить вас на остаток сезона5. Если вы поедете в Петербург, для меня это будет ужасно! Там ставят "Пророка" - с изменениями - для Лаблаша5. Холера в Петербурге не очень свирепствует; однако, похоже, что она возвращается; у нас здесь было несколько случаев - правда, ни одного смертельного.

Я получаю "Athenaeum" и узнаю статьи Чорли по некоему сочетанию здравого смысла, прямодушия и некоторой quaintness {вычурности (англ.).}, присущих только ему. Единственное, в чем я могу его упрекнуть, так это в том, что время от времени он пишет стихотворения во вкусе Теннисона, к которому я испытываю отвращение - это Марини нашего времени. В поисках новизны и изящества выражении современные поэты становятся непонятными. Они производят на меня впечатление людей, которые спрашивают себя: где и когда я должен почесаться? и которые в конце концов чешут себе кончик носа левой рукой - через голову и правое ухо. Послушайте же:

Could you not drink lier gaze like wine?

Yet, though their splendour swoon Into the Camplight languidly As a tune into a tune Those eyes are wide and clear - as if ТНЕУ SAW THE STARS AT NOON!! {*} ("Athenaeum", N. 1304)7 {* Разве ее взгляд не пьянит нас как вино?

И хотя сияние этих глаз Теряется в мерцании фонаря, Как мелодия в мелодии, Они огромны и ясны, Словно в полдень видят звезды!! (англ.).} O, Байрон! Где ты? Ты, смеявшийся лад Китсом за то, что он сказало чаше с вином, что она "full of provencal song and sunburnt mirth" {*} - {* полна провансальской песни и загорелого веселья (англ.).} что сказал бы ты об этих глазах, которые видят звезды средь бела дня8? Переведите всё это, пожалуйста, к радости вашего мужа. В нашей литературе тоже есть примеры подобной тенденции - с нею необходимо жестоко бороться - против всего этого нет лучшего противоядия, чем чтение древних - столь сильных, простых и прекрасных - или же восхитительного Сервантеса, которого я когда-нибудь надеюсь перевести, если не умру от всего этого9.

Если вы хотите знать, каков мой здешний образ жизни - скажу нам в немногих словах: я обнаружил, что есть единственный способ победить скуку - это... что бы вы думали? это однообразие. Поясняю; я разделил свой день на несколько частей, каждая из которых предназначена для определенных занятий, всегда тех же самых - и никогда не нарушаю установленного порядка. Вследствие этого время но слишком тянется - это как если бы вы шли по известной вам дороге, конец которой намечен вами самими: когда нет нетерпения и неуверенности - нет и скуки - по крайней мере той скуки, которая тяготит вас и волнует. В то же время я много работаю; только что окончил небольшой роман10 страниц в сто - и очень много читаю. Но никуда не хожу - потому что заметил, что малейшее нарушение в порядке, о котором я только что говорил, становится особенно вредным для последующих дней, которые тогда гораздо труднее прожить до вечера. Впрочем, вот мое ежедневное расписание. Я встаю в 8 час. Завтракаю и т. д. до 9. Затем совершаю часовую прогулку. G 10 до 2-х час. читаю или же пишу письма и т. д. В 2 часа перекусываю - и еще одна маленькая прогулка. Потом до 4 час. с половиной работаю. Обед в 5 часов в доме со всем семейством Тютчевых (я живу в маленьком крыле, выходящем в сад). С ними я остаюсь до 10 час. Мы играем в карты или же я читаю вслух, и т. д. В 10 час. возвращаюсь к себе. Читаю до 11 и ложусь спать и так далее - день за днем. Это но слишком весело, как видите - но это и не так печально, как можно было бы подумать.

Ах! Я забыл три партии в биллиард, которые я играю каждое утро с доктором. В версте отсюда я основал лечебницу для крестьян.

Воскресенье, 23 ноября/5 декабря Дорогая госпожа В<иардо>. Завтра я еду за 50 верст к одному богатому помещику11 на бал, где будет музыка, большое собрание соседей и соседок и т. д. Вот отличное нарушение того однообразия, о котором я вам говорил. По приезде я вам сообщу все подробности этой поездки. У этого самого помещика есть довольно большой оркестр - по-моему, я вам говорил об этом. Попрошу его капельмейстера-немца12 сыграть мне Бетховена - 7-ю симфонию, или же до-минор, или героическую, или пасторальную...

Дорогой и добрый друг, я желаю вам всего самого лучшего - тысяча приветов Луи В<иардо> и всем добрым друзьям. Целую ватин руки и прошу поцеловать от меня Полину и Луизу.

Ваш И. Т.