Л. Н. Толстому - Письма (1855--1858) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

8 (20) декабря 1856. Париж

Париж,

8/20 декабря 1856.

Милый Толстой, вчера мой добрый гений провел меня мимо почты - и я вздумал зайти справиться, нет ли мне писем poste restante,-- хотя по моему расчету все мои друзья уже давно должны знать мой парижский адресс - и нашел Ваше письмо, где Вы мне говорите о моем "Фаусте"1. Вы легко поймете, как мне было весело его читать. Ваше сочувствие меня искренно и глубоко обрадовало. Да и кроме того, ото всего письма веяло чем-то кротким и ясным, какой-то дружелюбной тишиной. Мне остается протянуть Вам руку через "овраг", который уже давно превратился в едва заметную щель, да и о ней упоминать не будем - она этого не стоит.

Боюсь я говорить Вам об одном упомянутом Вами обстоятельстве: это вещи нежные - от слова завянуть могут, пока не созреют,-- а созреют,-- так их, пожалуй, и молотом не раздробишь. Дай бог, чтобы всё устроилось благополучно и правильно - а Вам это может принести ту душевную оседлость, в которой Вы нуждаетесь - или нуждались, когда я Вас знал2. Вы, я вижу, теперь очень сошлись с Дружининым - и находитесь под его влиянием. Дело хорошее - только, смотрите, не объешьтесь и его. Когда я был Ваших лет, на меня действовали только энтузиастические натуры; но Вы другой человек, чем я - да, может быть, и время теперь настало другое. С нетерпеньем ожидаю присылки "Б<иблиотеки> дли чтения" - мне хочется прочесть статью о Б<елинском> - хотя, вероятно, она меня порадует мало3. А что "Современник" в плохих руках - это несомненно. Панаев начал было писать мне часто, уверял, что не будет действовать "легкомысленно" - и подчеркивал это слово; а теперь присмирел и молчит, как дитя, которое, сидя за столом, наклало в штаны. Я обо всем написал подробно Некрасову в Рим - и весьма может статься, что это заставит его вернуться ранее, чем он предполагал4. Напишите мне, в котором именно No "Совр<еменник>а" появится Ваша "Юность", да кстати сообщите мне Ваше окончательное впечатление о "Лире", которого Вы, вероятно, прочли, хотя бы для-ради Дружинина5. Очень меня утешает Ваше намерение работать, как Вы говорите, "стиснув зубы". Дело это полезное,-- а я здесь, грешный, между нами сказать, ничего не делаю. Только надеюсь кончить в скором времени рассказ для Др<ужинин>а6, для "коалиции" (которая действительно не представляет ничего "величественного") - ничего7. Болезнь моя (увы! уже не гастрит, с которым ладить легко,-- а прозаически-несомненная боль в пузыре) - порядком мне мешает, да и, кроме того, я в этом чужом воздухе - разлагаюсь, как мерзлая рыба при оттепели. Я уже слишком стар, чтобы не иметь гнезда, чтобы не сидеть дома. Весной я непременно вернусь в Россию, хотя вместе с отъездом отсюда - я должен буду проститься с последней мечтой о так называемом счастье - или, говоря яснее - с мечтой о веселости, происходящей от чувства удовлетворения в жизненном устройстве. Это "яснее" вышло очень длинно и, может быть, не совсем ясно,-- но оно так. Что ж тут прикажете делать!

Вы мне не пишете о Вашей сестре. Говорят,-- она в Москве - и очень больна. Пожалуйста, известите меня в подробности об ее положении. Меня ее нездоровье огорчает. Если есть на свете женщина, которая заслуживает быть счастливой - так это она; - а на такие-то натуры судьба и налегает. Пришлите мне ее адресс в Москве; я хочу написать ей.

Я познакомился здесь со многими Русскими и французами; но симпатических натур нашел весьма мало. Есть одна княжна Мещерская - совершенная гетевская Гретхен - прелесть - да, к сожалению, по-Русски не понимает ни слова8. Она родилась и воспитывалась здесь. Не она виновата в этом безобразии,-- но все-таки это неприятно. Не может быть, чтобы не было внутреннего, пока еще тайного противуречия между ее кровью, и породой - и ее языком и мыслями - и это противуречие, со временем, либо сгладится в пошлость, либо разовьется в страдание. А мила она так, что и описать нельзя.

Вы видаете Анненкова теперь? Помните, как он Вам не нравился? А теперь Вы, я надеюсь, убедились, что он человек и умный и хороший. Чем больше Вы его будете знать, тем он станет Вам дороже, поверьте мне.

Ну, прощайте, милый Л<ев> Н<иколаевич> - да пишите мне почаще,-- а я остаюсь

душевно Вас любящий

Ив. Тургенев.

На конверте:

Russie.

St. Pêtersbourg.

Mr le comte Lêon Tolstoï.

Его сиятельству

графу Льву Николаевичу

Толстому.

В С. Петербурге,

в конторе редакции журнала "Современник",