M. H. Толстой - Письма (1855--1858) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

25 декабря 1856 (6 января 1857). Париж

Париж,

6-го янв. н. с. 1857.

Ну как Вы обрадовали меня своим письмом, любезная графиня!1 До меня дошли слухи, что Вы очень больны2 - и, хотя я из записки Вашего мужа3 и из Вашего почерка вижу, что Вы не совсем здоровы - всё же дело не так худо, как я думал. Поправляйтесь, пожалуйста, для того, чтобы приятнее провести лето; я непременно в конце мая вернусь в Спасское3 - выпишем Ваших двух братьев, Льва и Николая - и посмотрите, как мы заживем. Очень меня радует то, что Вам понравился "Фауст", и то, что Вы говорите о двойном человеке во мне - весьма справедливо,-- только Вы, может быть, не знаете причины этой двойственности. Я буду с Вами тоже откровенен. Видите ли, мне было горько стареться, не изведав полного счастья - и не свив себе покойного гнезда. Душа во мне была еще молода и рвалась и тосковала; а ум, охлажденный опытом, изредка поддаваясь ее порывам, вымещал на ней свою слабость горечью и иронией; но когда душа в свою очередь у него спрашивала, что же он сделал, устроил ли он жизнь правильно и благоразумно - он принужден был умолкнуть, повесив нос - и тогда оба - и ум и душа - принимались хандрить взапуски. Всё это теперь изменилось... Когда Вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел расстаться с надеждой; теперь я окончательно махнул на всё это рукой. Всё затихло, неровности исчезли - внутренние упреки умолкли - к чему вздувать пепел? Огня все-таки не добудешь. Отчего всё это сделалось - долго рассказывать - притом годы взяли свое. Когда Вы меня увидите, Вы удивитесь моей êgalitê d'humeur. Какая там под ней горечь застыла - к чему до этого докапываться - ни в одном человеке не нужно докапываться до дна. "Фауст" был написан на переломе, на повороте жизни - вся душа вспыхнула последним огнем воспоминаний, надежд, молодости... Это не повторится. Но Вы напрасно говорите о моем счастье: в чужой руке калач бел, чужая судьба завидна. Довольно об этом. Повторяю, постараемся съехаться нынешним летом - и заживем веселыми и добрыми старичками. Я довольно часто переписываюсь с Вашим братом Львом5. Мне кажется, в нем происходит перемена к лучшему. Дай бог ему успокоиться и смягчиться - из него выйдет великий (без преувеличения) писатель и отличный человек. Он теперь находится в теснейшей связи с Дружининым; я бы желал для него другого товарища - но ведь с Вашим братом ладить мудрено. Пока его не вырвет (извините грубость сравненья) от какого-нибудь блюда, он не перестанет есть и хвалить - и будет продолжать хвалить, хотя уже будет чувствовать боль под ложечкой Дружинин очень хороший человек, со всем тем - но не для Вашего брата6. Впрочем, зерно тем и отличается от шелухи: то перемелется - мука выйдет - а из шелухи только и выйдет что пыль. Пусть его мелется!

А что другой Ваш брат, милейший и неоцененный Николай Николаевич? Неужели всё на Кавказе? Хочет ли он там остаться навсегда? Как я бы был рад его увидеть!7 Очень сочувствую я Вашему беспомощному и больному положению. Если б Вы могли писать, я бы советовал Вам бросать на бумагу все мысли, которые приходят Вам в голову и проходят. Нечего делать - потерпите - красные дни вернутся - и Вы поправитесь. 130 ударов в минуту не должны Вас пугать - это и со мной случалось. Когда это происходит не от воспаления, это не опасно.

Поклонитесь от меня Вашему мужу. Не подпишется ли он на "Библиотеку для чтения", так как в программе объявлена повесть: "Академический переулок" Е. Я. Колбасина, автора: "Хи Ха Хо"?8 Кстати, получили ли Вы назначенный Вам экземпляр моих "Повестей и рассказов"?9 Прощайте, милая графиня - выздоравливайте, пожалуйста. Крепко жму руку Вашему мужу - а Вашу, с Вашего позволения, целую.

Искренно Вам преданный

Ив. Тургенев.