А. А. Фету - Письма 1859-1861 - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

1(13) июня 1860. Соден

Соден.

1/13 июня 1860.

Милейший Фет, спешу извиниться перед Вами, хоть я, как говорится, без вины виноват. Письмо Ваше находилось на почте - но господа чиновники прочли: Фургенев - и если б я, соображая в одно и то же время и Вашу аккуратность и связный почерк - не полюбопытствовал насчет буквы Ф - пропало бы Ваше письмо!1 Но теперь я его получил, извиняюсь и благодарю. Благодарю за память и за письмецо к Herr Baur'у, которым непременно воспользуюсь. Сообщаемые Вами известия меня очень интересовали (хотя почему опустелая моя комната повеяла на Вас Raubritter'ством - нехитрому уму ни в век не понять!),-- но то, что Вы сообщили мне о болезни Николая Толстого, глубоко меня огорчило. Неужели этот драгоценный, милый человек должен погибнуть! И как можно было запустить так болезнь! Неужели он не решится победить свою лень и поехать за границу полечиться! Ездил же он на Кавказ в тарантасах и черт знает в чем! Что бы ему приехать в Соден? Здесь на каждом шагу встречаешь больных грудью: соденские воды едва ли не лучшие для таких болезней. Я Вам всё это говорю - за 2000 верст, как будто слова мои могут что-нибудь помочь... Если Толстой уже не уехал - то он не уедет2. Вот как нас всех ломает судьба; поневоле повторишь слова Гёте в Эгмонте: "Wie von unsichtbaren Geistern gepeitscht, gehen die Sonnen-pferde der Zeit mit unseres Schicksals leichtem Wagen durch, und uns bleibt nichts als, muthig gefasst, die Ziigel festzuhalten und bald rechts, bald links, vom Steine hier, vom Sturze da - die Rader abzulenken. Wohin es geht - wer weiss es? Errinnert er sich doch kaum, woher er kam"3.

"Und wenn es zum Tode gehen soil" - прибавлю я - тут ничем не поможешь - и ничем не удержишь бешеных коней.

Хотя я думаю, что вообще Ваше воззрение на моего брата справедливо, однако Вы не могли оценить одну его сторону, которую он выказывает только между своими - и то когда он ничем не стеснен - а именно юмор. Да, этот русский француз большой юморист - верьте моему слову - я от него хохотал (и не я один) до колики в боку4. Но ум у него весьма обыкновенный. Это между нами, как само собою разумеется.

Мне приятно, что "Первая любовь" нравится Толстым5: это ручательство. Приделал же я старушку на конце - во-первых потому, что это действительно так было - а во-вторых потому, что без этого отрезвляющего конца крики на безнравственность были бы еще сильнее6.

Милому Ивану Петровичу пожмите крепко руку за его любезные строки7. Я часто переношусь мыслию в Ваши края - и воображаю себя сидящим на широком балконе новоселочного дома. Это хорошо, что Вы поступили в благородный цех шахматистов; лучшего учителя, чем Иван Петрович, Вам не нажить. Я переехал из Hotel de l'Europe, где меня обдирали как липку - и поселился в маленьком домике, стоящем лицом к широкому пестро-зеленому полю - у одной немки, добродушной до невероятности. Пишите мне просто в Соден (Soden) - возле Франк-фурта-на-Майне. На почте меня знают. Обнимаю Вас и Борисова и кланяюсь всем.

Преданный Вам

Ив. Тургенев.

P. S. Если Николай Толстой не уехал, бросьтесь ему в ноги - а потом гоните его в шею - за границу. Здесь, например, такой мягкий воздух, какого в России никогда и нигде не бывает.