И. А. Гончарову - Письма 1859-1861 - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

7(19) апреля 1859. Спасское

7-го апреля 1859.

Не могу скрыть, любезнейший Иван Александрович, что берусь за перо на сей раз против обыкновения с меньшим удовольствием, чтобы отвечать Вам, потому что какое удовольствие писать человеку, который считает тебя присвоителем чужих мыслей (plagiaire), лгуном (Вы подозреваете, что в сюжете моей новой повести опять есть закорючка, что я Вам только хотел глаза отвесть) и болтуном (Вы полагаете, что я рассказал Анненкову наш разговор)1. Согласитесь, что, какова бы ни была моя "дипломатия", трудно улыбаться и любезничать, получая подобные пилюли. Согласитесь также, что за половину - что я говорю! - за десятую долю подобных упреков Вы бы прогневались окончательно. Но я - назовите это во мне чем хотите, слабостью или притворством - я только подумал: "Хорошего же он о тебе мнения" и только удивился тому, что Вы еще кое-что нашли во мне, что любить можно. И на том спасибо! Скажу без ложного смирения, что я совершенно согласен с тем, что говорил "учитель" о моем "Д<ворянском> г<незде>"2. Но что же прикажете мне делать? Не могу же я повторять "Записки охотника" ad infinitum! А бросить писать тоже не хочется. Остается сочинять такие повести, в которых, не претендуя ни на целость и крепость характеров, ни на глубокое и всестороннее проникновение в жизнь, я бы мог высказать, что мне приходит в голову. Будут прорехи, сшитые белыми нитками, и т. д. Как этому горю помочь? Кому нужен роман в эпическом значении этого слова, тому я не нужен; но я столько же думаю о создании романа, как о хождении на голове: что бы я ни писал, у меня выйдет ряд эскизов. Е sempre bene! Но ведь Вы и в этом сознании увидите дипломатию: думает же Толстой, что я и чихаю, и пью, и сплю - ради фразы. Берите меня, каков я есмь, или совсем не берите; но не требуйте, чтоб я переделался, а главное, (не считайте) меня таким Талейраном, что уу! А впрочем, довольно об этом. Вся эта возня ни к чему не ведет: все мы умрем и будем смердеть после смерти. Здесь у нас наступила весна, снег сошел почти весь, но как-то некрасиво, безжизненно. Дни сырые, холодные, серые, поля обнажились и желтеют мертвенной желтизной. В лесу, однако, трава уже пробивается. Дичи мало. Я надеюсь к 20-му числу здесь всё кончить; 24-го - я в Петербурге (29-го, Вы знаете, я выезжаю)3. Мы увидимся в Петербурге, а может быть, и за границей, хотя мне, вероятно, присоветуют другие воды, нежели Вам. Желаю, чтобы пребывание Ваше в Мариенбаде было так же благотворно во всех отношениях, как в 57-м году4. Поклонитесь от меня всем хорошим знакомым и милой Майковой5. Сегодня я узнал о смерти Бозио и очень пожалел о ней. Я видел ее в день ее последнего представления: она играла "Травиату"; не думала она тогда, разыгрывая умирающую, что ей скоро придется исполнить эту роль не в шутку. Прах, и тлен, и ложь - всё земное. До свиданья, несправедливый человек! Жму Вам руку.

Я и забыл главное: письмо к графу Кушелеву о переводе Соляникова; я завтра же напишу к нему6, хотя я - признаюсь - нисколько не надеюсь на этого Митрофанушку-мецената.