Полине Виардо - Письма (1866-июнь 1867) - Мемуары и переписка- Тургенев Иван Сергеевич

С французского:

Москва,

в доме Удельной конторы,

на Пречистенском бульваре.

Воскресенье, 19/31 марта 1867.

Дорогая и добрая госпожа Виардо, ваше прелестное письмо, с его весенним ароматом, с его травинками и цветочками пришло очень кстати1. Я был в дурном настроении и нуждался именно в таком ласковом дуновении. Нога моя болит уже целые сутки,-- можно было бы подумать, что это рецидив, а между тем я осторожен, как это только возможно - и я получил не письмо, а настоящее рычание от моего дяди2, называющего меня убийцей за то, что я не приехал в Спасское,-- словно грипп, вцепившийся в меня по дороге, был лишь моим измышлением! Чего бы я не дал за то, чтоб это ужасное путешествие было уже позади! А теперь наступает распутица, снега тают, вскоре нельзя будет проехать ни на полозьях, ни Fia колесах. Что делать, боже мой! Я не могу, однако, подвергать себя опасности, да еще с подагрой, которая снова взялась за меня, с кашлем, который все еще меня не оставляет! С другой стороны, я cвязан с печатанием моего романа - это задержит меня в Москве еще на неделю3. Подумать только, что если бы мне не предстояло это путешествие в Спасское, ничто не помешало бы мне быть в Баден-Бадене уже через две недели! - Я выздоровлю только там...

Понедельник утром. 19 {Так в подлиннике.} марта/1 апреля 1867.

Уверен, что сегодня дети говорили обо мне - и о г-не фон Массенбахе4. Увы! Г-н фон Массенбах охромел - и господь ведает, когда он будет в состоянии отвешивать свои изящные поклоны, делающие его образцом для камергеров! Моя мерзкая ступня продолжает причинять мне боль - которая отдает во всей ноге.

Часть ночи я провел за писанием двух длинных писем дяде и новому управляющему5, который, должно быть, находится в ужасно затруднительном положении. Есть русская поговорка, сравнивающая бесполезные поучения с отскакивающим от стенки горохом. Я очень боюсь, что мой дядя и есть такая стенка и что мой горох отскочил от нее мне же в нос.

Вчегза утром я потащился на концерт камерной музыки с участием Лауба, Коссмана (который, кстати сказать, повергает себя к нашим стопам) и Н. Рубинштейна. Играли прелестный квартет Моцарта - трио си бемоль мажор Бетховена и октет Мендельсона6. Лауб немного слишком однообразно слащав для Бетховена, Н. Рубинштейн играет лучше своего брата7, проще и чище. Октет Мендельсона) показался мне слабым и пустым после двух других вещей... Это из области превосходно сделанной музыкальной литературы,-- нечто вроде статьи из "Revue des Deux Mondes",-- тогда как оба колосса - поэты von Gottes Gnaden {Божией милостью (нем.).}, творцы бессмертных сочинений. Прием со стороны публики был очень теплым. Ко мне подошел Сергей Волков - и спросил о вас; он почти так же сед, как и я.-- Как это, однако, странно, что жизнь уходит так быстро, быстро, быстро.

Вчера вечером у Каткова мне пришлось читать мою новую маленькую повесть8. Было много публики - малосимпатичной. Я напал и кончил приступом кашля длиной в аршин. Безделица моя, кажется, понравилась. Катков просил меня оставить ее для своего журнала - это главное9. Он повторил обещание вручить мне последние корректуры в пятницу. Начиная с воскресенья я мог бы уехать из Москвы - в субботу я должен окончить дела с моим издателем10. Что буду я делать на следующей неделе? Предвижу, что придется-таки проглотить пилюлю. Ну, вы об этом узнаете заранее.

Спасибо, тысячу раз спасибо за ваши дорогие письма; они мне очень необходимы, они ободряют меня. Целую детей, шлю тысячу приветов Виардо, Луизе, всем и, подобно Коссману, припадаю к вашим стопам.

Будьте здоровы и до свидания.

Der Ihrige {Ваш (нем.).}

И. Т.