Глава XV - Первая любовь - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

В течение следующих пяти, шести дней я почти не видел Зинаиды: она сказывалась больною, что не мешало, однако, обычным посетителям флигеля являться, как они выражались, на свое дежурство - всем, кроме Майданова, который тотчас падал духом и скучал, как только не имел случая восторгаться.

Беловзоров сидел угрюмо в углу, весь застегнутый и красный, на тонком лице графа Малевского постоянно бродила какая-то недобрая улыбка; он действительно впал в немилость у Зинаиды и с особенным стараньем подслуживался старой княгине, ездил с ней в ямской карете к генерал-губернатору. Впрочем, эта поездка оказалась неудачной, и Малевскому вышла даже неприятность: ему напомнили какую-то историю с какими-то путейскими офицерами - и он должен был в объяснениях своих сказать, что был тогда неопытен. Лушин приезжал раза по два в день, но оставался недолго; я немножко боялся его после нашего последнего объяснения и в то же время чувствовал к нему искреннее влечение. Он однажды пошел гулять со мною по Нескучному саду, был очень добродушен и любезен, сообщал мне названия и свойства разных трав и цветов и вдруг, как говорится, ни к селу ни к городу, воскликнул, ударив себя по лбу: "А я, дурак, думал, что она кокетка! Видно, жертвовать собою сладко - для иных".

- Что вы хотите этим сказать? - спросил я.

- Вам я ничего не хочу сказать, - отрывисто возразил Лушин. Меня Зинаида избегала: мое появление - я не мог этого не заметить - производило на нее впечатление неприятное. Она невольно отворачивалась от меня...

невольно; вот что было горько, вот что меня сокрушало! Но делать было нечего - и я старался не попадаться ей на глаза и лишь издали ее подкарауливал, что не всегда мне удавалось. С ней по-прежнему происходило что-то непонятное; ее лицо стало другое, вся она другая стала. Особенно поразила меня происшедшая в ней перемена в один теплый, тихий вечер. Я сидел на низенькой скамеечке под широким, кустом бузины; я любил это местечко: оттуда было видно окно Зинаидиной комнаты. Я сидел; над моей головой в потемневшей листве хлопотливо ворошилась маленькая птичка; серая кошка, вытянув спину, осторожно кралась в сад, и первые жуки тяжело гудели в воздухе, еще прозрачном, хотя уже не светлом. Я сидел и смотрел на окно - и ждал, не отворится ли оно: точно - оно отворилось, и в нем появилась Зинаида. На ней было белое платье - и сама она, ее лицо, плечи, руки были бледны до белизны.

Она долго осталась неподвижной и долго глядела неподвижно и прямо из-под сдвинутых бровей. Я и не знал за ней такого взгляда. Потом она стиснула руки, крепко-крепко, поднесла их к губам, ко лбу - и вдруг, раздернув пальцы, откинула волосы от ушей, встряхнула ими и, с какой-то решительностью кивнув сверху вниз головой, захлопнула окно.

Дня три спустя она встретила меня в саду. Я хотел уклониться в сторону, но она сама меня остановила.

- Дайте мне руку, - сказала она мне с прежней лаской, - мы давно с вами не болтали.

Я взглянул на нее: глаза ее тихо светились и лицо улыбалось, точно сквозь дымку.

- Вы все еще нездоровы? - спросил я ее.

- Нет, теперь все прошло, - отвечала она и сорвала небольшую красную розу. - Я немножко устала, но и это пройдет.

- И вы опять будете такая же, как прежде? - спросил я. Зинаида поднесла розу к лицу - и мне показалось, как будто отблеск ярких лепестков упал ей на щеки.

- Разве я изменилась? - спросила она меня.

- Да, изменились, - ответил я вполголоса.

- Я с вами была холодна - я знаю, - начала Зинаида, - но вы не должны были обращать на это внимания... Я не могла иначе... Ну, да что об этом говорить!

- Вы не хотите, чтоб я любил вас, вот что! - воскликнул я мрачно, с невольным порывом.

- Нет, любите меня - но не так, как прежде.

- Как же?

- Будемте друзьями - вот как! - Зинаида дала мне понюхать розу. - Послушайте, ведь я гораздо старше вас - я могла бы быть вашей тетушкой, право; ну, не тетушкой, старшей сестрой. А вы...

- Я для вас ребенок, - перебил я ее.

- Ну да, ребенок, но милый, хороший, умный, которого я очень люблю.

Знаете ли что? Я вас с нынешнего же дня жалую к себе в пажи; а вы не забывайте, что пажи не должны отлучаться от своих госпож. Вот вам знак вашего нового достоинства, - прибавила она, вдевая розу в петлю моей курточки, - знак нашей к вам милости.

- Я от вас прежде получал другие милости, - пробормотал я.

- А! - промолвила Зинаида и сбоку посмотрела на меня. - Какая у него память! Что ж! я и теперь готова...

И, склонившись ко мне, она напечатлела мне на лоб чистый, спокойный поцелуй.

Я только посмотрел на нее, а она отвернулась, и, сказавши: "Ступайте за мной, мой паж", - пошла к флигелю. Я отправился вслед за нею - и все недоумевал. "Неужели, - думал я, - эта кроткая, рассудительная девушка - та самая Зинаида, которую я знал?" И походка ее мне казалась тише - вся ее фигура величественнее и стройней...

И боже мой! с какой новой силой разгоралась во мне любовь!