Глава 33 - Вешние воды - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

От Франкфурта до Висбадена теперь по железной дороге менее часа езды; в то время экстра-почта поспевала часа в три. Лошадей меняли раз пять. Полозов не то дремал, не то так покачивался, держа сигару в зубах, и говорил очень мало; в окошко не выглянул ни разу: живописными видами он не интересовался и даже объявил, что "природа - смерть его!". Санин тоже молчал и тоже не любовался видами: ему было не до того. Он весь отдался размышлениям, воспоминаниям. На станциях Полозов аккуратно расплачивался, замечал время по часам и награждал почтальонов-мало или много,смотря по их усердию.На полдороге он достал из короба с съестными припасами два апельсина и, выбрав лучший, предложил Санину другой. Санин пристально поглядел на своего спутника - и вдруг рассмеялся.

- Чему ты? - спросил тот, старательно отдирая своими короткими белыми ногтями кожу с апельсина.

- Чему? - повторил Санин.- Да нашему с тобой путешествию.

- А что? - переспросил Полозов, пропуская в рот один из тех продольных ломтиков, на которые распадается мясо апельсина.

- Очень оно уже странно. Вчера я, признаться, так же мало думал о тебе, как о китайском императоре, а сегодня я еду с тобой продавать мое имение твоей жене, о которой тоже не имею малейшего понятия.

- Всяко бывает,- отвечал Полозов.- Ты только поживи подольше - всего насмотришься. Например можешь ты себе представить меня подъезжающим на ординарцы? А я подъезжал; а великий князь Михаил Павлович скомандовал:

"Рысью, рысью этого толстого корнета! Прибавь рыси!" Санин почесал у себя за ухом.

- Скажи мне, пожалуйста, Ипполит Сидорыч, какова твоя жена? Нрав у ней каков? Мне ведь это нужно знать.

- Ему хорошо командовать: "рысью!" - с внезапной запальчивостью подхватил Полозов,- а мне-то... мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты - ну их с богом! Да... ты о жене спрашивал? Что-- жена?

Человек, как все. Пальца ей в рот не клади - она этого не любит. Главное, говори побольше... чтобы посмеяться было над чем.Про любовь свою расскажи, что ли... да позабавней, знаешь.

- Как позабавней?

- Да так же. Ведь ты мне сказывал, что влюблен, жениться хочешь. Ну вот, ты это и опиши.

Санин обиделся.

- Что же в этом ты находишь смешного? Полозов только глазами повел. Сок от апельсина тек по его подбородку .

- Это твоя жена тебя во Франкфурт за покупками посылала? - спросил Санин спустя немного времени.

- Она самая.

- Какие же это покупки?

- Известно: игрушки.

- Игрушки? разве у тебя есть дети?

Полозов даже посторонился от Санина.

- Вона! С какой стати у меня будут дети? Женские колифишэ ... Уборы. По части туалета.

- Ты разве в этом толк знаешь?

- Знаю.

- Как же ты мне говорил, что ни во что женино не входишь?

- В другое не вхожу. А это... ничего. От скуки - можно. Да и жена вкусу моему верит. Я ж и торговаться лих.

Полозов начинал говорить отрывисто; он уже устал.

- И очень жена твоя богата?

- Богата-то богата. Только больше для себя.

- Однако, кажется, и ты пожаловаться не можешь?

- На то я муж. Еще бы мне не пользоваться! И полезный же я ей человек!

Ей со мной - лафа! Я - удобный!

Полозов утер лицо фуляром и тяжело фукнул: "Пощади, дескать; не заставляй еще произносить слова. Видишь, как оно мне трудно".

Санин оставил его в покое - и снова погрузился в размышления.

Гостиница в Висбадене, перед которой остановилась карета, уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее недрах, поднялась суетня и беготня; благообразные люди в черных фраках запрыгали у главного входа; залитый золотом швейцар с размаху отворил дверцы кареты.

Как некий триумфатор высадился Полозов и начал подниматься по устланной коврами и благовонной лестнице. К нему подлетел человек, тоже отлично одетый, но с русским лицом - его камердинер. Полозов заметил ему, что впредь будет всегда брать его с собою, ибо, накануне, во Франкфурте, его, Полозова, оставили на ночь без теплой воды! Камердинер изобразил ужас на лице - и, проворно наклонясь, снял с барина калоши.

- Марья Николаевна дома? - спросил Полозов.

- Дома-с. Изволят одеваться. У графини Ласунской изволят обедать.

- А! у этой!.. Стой! Там вещи в карете, все вынь сам и внеси. А ты, Дмитрий Павлович,- прибавил Полозов,- возьми себе комнату да через три четверти часа и приходи. Пообедаем вместе.

Полозов поплыл дальше, а Санин спросил себе номер попроще - и, приведя туалет свой в порядок да отдохнув немножко, отправился в громадный апартамент, занимаемый его светлостью (Durсhlаuсht) князем фон Полозоф.

Он застал этого "князя" восседающим на роскошнейшем бархатном кресле посреди великолепнейшего салона. Флегматический приятель Санина успел уже ванну взять и облачиться в богатейший атласный шлафрок; на голову он надел малиновую феску. Санин приблизился к нему и некоторое время рассматривал его. Полозов сидел неподвижно, как идол; даже лица в его сторону не повернул, даже бровью не повел, звука не издал. Зрелище было поистине величественное! Полюбовавшись им минуты с две, Санин хотел было заговорить, нарушить эту священную тишину - как вдруг дверь из соседней комнаты растворилась и на пороге

появилась молодая, красивая дама в белом шелковом платье, с черными кружевами, в бриллиантах на руках и на шее - сама Марья Николаевна Полозова.

Ее густые русые волосы падали с обеих сторон головы - заплетенными, но не подобранными косами.