Глава 36 - Вешние воды - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

Далеко за полночь горела лампа в комнате Санина. Он сидел за столом и писал "своей Джемме". Рассказал ей все; описал ей Полозовых, мужа и жену - впрочем, больше распространялся насчет собственных чувств - и кончил тем, что назначил ей свидание через три дня!!! (с тремя восклицательными знаками). Утром рано он отнес это письмо на почту и пошел прогуляться по саду Кургауза, где уже играла музыка. Народу было еще мало; он постоял перед беседкой, в которой помещался оркестр, прослушал попурри из "Роберта-Дьявола" и, напившись кофе, отправился в боковую, уединенную аллею, присел на лавочку - и задумался.

Ручка зонтика проворно - и довольно крепко - постучала по его плечу .

Он встрепенулся... Перед ним, в легком, серо-зеленом барежевом

платье,в белой тюлевой шляпке, в шведских перчатках,свежая и розовая, как летнее утро, но с не исчезнувшей еще негой безмятежного сна в движениях и во взорах, стояла Марья Николаевна.

- Здравствуйте,- промолвила она.- Я сегодня посылала за вами да вы уже ушли. Я только что отпила свой второй стакан - меня, вы знаете,заставляют здесь воду пить, бог ведает зачем... уж я лине здорова? И вот я должна гулять целый час. Хотите вы быть моим спутником. А там мы кофе напьемся.

- Я уже пил,- промолвил Санин, вставая,- но я очень рад гулять с вами.

- Ну так дайте же мне вашу руку... Не бойтесь: вашей невесты здесь нет - она вас не увидит.

Санин принужденно улыбнулся. Он испытывал ощущение неприятное всякий раз, когда Марья Николаевна упоминала о Джемме. Однако поспешно и послушно наклонился... Рука Марьи Николаевны медленно и мягко опустилась на его руку, и скользнула по ней,и как бы прильнула к ней.

- Пойдемте - вот сюда,- сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо.- Я в здешнем парке как дома:поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе... чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?

- Но, Марья Николаевна, что может быть для вас интересного...

- Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу.- Марья Николаевна пожала плечами.- У него невеста,как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар - а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте -каков он? Я хочу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте... Ну, хоть не с детства ну вот - давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише - нам некуда спешить.

- Я сюда прибыл из Италии, где я пробыл несколько месяцев.

- А у вас, видно, особое влечение ко всему итальянскому? Странно что вы не там нашли свой предмет. Вы любите художества? Картины? или больше - музыку?

- Я люблю искусство... Я все прекрасное люблю.

- И музыку?

- И музыку тоже - А я ее совсем не люблю. Нравятся мне одни русские песни - то в деревне, и то весной - с пляской, знаете...Красные кумачи,поднизи, на выгоне молоденькая травка, дымком попахивает...чудесно!Но не обо мне речь. Говорите же, рассказывайте.

Марья Николаевна сама шла, а сама то и дело взглядывала на Санина. Она была высокого роста - ее лицо приходилось почти в уровень с его лицом.

Он принялся рассказывать - сначала неохотно,неумело, а потом разговорился разболтался даже. Марья Николаевна очень умно слушала; да к тому же она сама казалась до того откровенной,что невольно и других вызывала на откровенность. Она обладала тем великим даром "обиходности" - Lе tеrriblе don dе lа familiaritе, о котором упоминает кардинал Ретц. Санин говорил о своих путешествиях,о житье в Петербурге о своей молодости...Будь Марья Николаевна светской дамой,с утонченными манерами-он никогда бы так не распустился;но она сама называла себя добрым малым, не терпящим никаких церемоний; она именно так отрекомендовала себя Санину. И в то же время этот "добрый малый" шел рядом с ним кошачьей походкой, слегка прислоняясь к нему, и заглядывал

ему в лицо; и шел он в образе молодого женского существа, от которого так и веяло тем разбирающим и томящим, тихим и жгучим соблазном, каким способны донимать нашего брата - грешного, слабого мужчину, одни - и то некоторые и то не чистые, а с надлежащей помесью - славянские натуры!

Прогулка Санина с Марьей Николаевной, беседа Санина с Марьей Николаевной продолжалась час с лишком. И ни разу они не останавливались - все шли да шли по бесконечным аллеям парка,то поднимаясь в гору и на ходу любуясь видом, то спускаясь в долину и укрываясь в непроницаемую тень - и все рука с рукой. Временами Санину даже досадно становилось: он с Джеммой, с своей милой Джеммой никогда так долго не гулял... а тут эта барыня завладела им - и баста!

- Не устали ли вы? - спрашивал он ее не однажды.

- Я никогда не устаю,- отвечала она.

Изредка им попадались гуляющие; почти все ей кланялись - иные почтительно, другие даже подобострастно. Одному из них, весьма красивому, щегольски одетому брюнету она крикнула издали, с самым лучшим парижским акцентом: "Соmte, vous savez, il ne faut pas venir me voir- ni aujourd'hui, ni demain". Тот снял молча шляпу и отвесил низкий поклон.

- Кто это? - спросил Санин, по дурной привычке "любопытствовать", свойственной всем русским.

- Это? Один французик - их здесь много вертится... За мной ухаживает - тоже. Однако пора кофе пить. Пойдемте домой; вы, чай, успели проголодаться.

Мой благоверный, должно быть, теперь глаза продрал.

"Благоверный! Глаза продрал!!" - повторил про себя Санин... "И говорит так отлично по-французски... Что за чудачка!" Марья Николаевна не ошиблась. Когда она вместе с Саниным вернулась в гостиницу - "благоверный", или "пышка" сидел уже, с неизменной феской на голове, перед накрытым столом.

- А я тебя прождался! - воскликнул он, скорчив кислую мину.- Хотел уже кофе без тебя пить.

- Ничего, ничего,- весело возразила Марья Николаевна.- Ты сердился ?

Это тебе здорово: а то ты совсем застынешь. Я вот гостя привела . Звони скорее!Давайте пить кофе, кофе - самый лучший кофе - в саксонских чашках, на белоснежной скатерти! Она скинула шляпу, перчатки - и захлопала в ладоши.

Полозов глянул на нее исподлобья.

- Что это вы сегодня так расскакались, Марья Николаевна? - проговорил он вполголоса.

- А не ваше дело, Ипполит Сидорыч! Звони! Дмитрий Павлович, садитесь - и пейте кофе во второй раз! Ах, как весело приказывать! Другого удовольствия на свете нет.

- Когда слушаются,- проворчал опять супруг.

- Именно, когда слушаются! Оттого-то мне и весело. Особенно с тобою .

Не правда ли, пышна? А вот и кофе. На громадном подносе, с которым появился кельнер, находилась также и театральная афишка. Марья Николаевна тотчас ухватилась за нее.

- Драма! - произнесла она с негодованием,- немецкая драма. Все равно:

лучше, чем немецкая комедия. Велите мне взять ложу - бенуар - или нет...

лучше Fremden-Loge,- обратилась она к кельнеру.- Слышите ли: непременно Fremden-Loge!

- Но если Fremden-Loge уже взята его превосходительством, директором города (seine Excellenz),- осмелился доложить кельнер.

- Дайте его превосходительству десять талеров,- а чтоб ложа у меня была! Слышите!

Кельнер покорно и печально наклонил голову.

- Дмитрий Павлович, вы поедете со мной в театр? немецкие актеры ужасны, но вы поедете... Да? Да! Какой вы любезный! Пышка, а ты не пойдешь?

- Как прикажешь,- проговорил Полозов в чашку, которую поднес ко рту.

- Знаешь что: останься. Ты в театре все спишь - да и по-немецки ты понимаешь плохо. Ты лучше вот что сделай: напиши ответ управляющему - помнишь, насчет нашей мельницы... насчет крестьянского помолу. Скажи ему, что я не хочу, не хочу и не хочу! Вот тебе и занятие на целый вечер.

- Слушаю,- ответил Полозов.

- Ну, вот и прекрасно. Ты у меня умница. А теперь, господа, благо мы заговорили об управляющем, будемте толковать о главном нашем деле . Вот как только кельнер уберет со стола, вы нам все расскажете, Дмитрий Павлович, о своем имении - как, что, за какую цену продаете, сколько хотите задатку вперед,- словом, все! ("Наконец-то,- подумал Санин,- слава богу!") Вы уж мне кое-что сообщили, сад свой, помнится, чудесно описали, да "пышки" при этом не было... Пусть он послушает - все что-нибудь пробуркнет! Мне очень приятно думать, что я могу помочь вам жениться, да я же обещала вам, что после завтрака займусь вами; а я всегда держу свои обещания; не правда ли, Ипполит Сидорыч?

Полозов потер себе лицо ладонью.

- Что правда, то правда, вы никого не обманываете.

- Никогда! И никогда никого не обману. Ну, Дмитрий Павлович, излагайте дело, как мы выражаемся в сенате.