Глава 41 - Вешние воды - Повести Ивана Сергеевича Тургенева.

Вот что думал Санин, ложась спать; но что он подумал на следующий день, когда Марья Николаевна нетерпеливо постучала коралловой ручкой хлыстика в его дверь, когда он увидел ее на пороге своей комнаты - с шлейфом темно-синей амазонки на руке, с маленькой мужской шляпой на крупно заплетенных кудрях, с откинутым на плечо вуалем, с вызывающей улыбкой на губах, в глазах, на всем лице,- что он подумал тогда - об этом молчит история.

- Ну? готовы? - прозвучал веселый голос.

Санин застегнул сюртук и молча взял шляпу. Марья Николаевна бросила на него светлый взгляд, кивнула головою и быстро побежала вниз по лестнице. И он побежал вслед за нею.

Лошади стояли уже на улице перед крыльцом. Их было три: золоисто -рыжая чистокровная кобыла с сухой, оскалистой мордой, черными глазами навыкате, с оленьими ногами, немного поджарая, но красивая и горячая как огонь - для Марьи Николаевны; могучий, широкий, неcколько тяжелый конь, вороной, без отмет - для Санина; третья лошадь назначалась груму. Марья Николаевна ловко вскочила на свою кобылу... Та затопала ногами и завертелась, отделяя хвост и поджимая круп, но Марья Николаевна (отличная наездница!) удержала ее на месте: нужно было проститься с Полозовым, который, в неизменной своей фесе и в шлафроке нараспашку, появился на балконе и махал оттуда батистовым платочком, нисколько, впрочем, не улыбаясь, а скорее хмурясь . Взобрался и Санин на своего коня; Марья Николаевна отсалютовала г-ну Полозову хлыстиком, потом ударила им свою лошадь по выгнутой и плоской шее: та взвилась на дыбы, прыгнула вперед и пошла щепотким, укрощенным шагом, вздрагивая всеми жилками, собираясь на мундштуке, кусая воздух и порывисто фыркая. Санин ехал сзади и глядел /v 170

на Марью Николаевну: самоуверенно, ловко и стройно покачивался ее тонкий и гибкий стан, тесно и вольно охваченный корсетом. Она обернула голову назад и подозвала его одними глазами. Он поравнялся с нею.

- Ну, вот видите, как хорошо,- сказала она.- Я вам говорю напоследях, перед разлукой: вы прелесть - и раскаиваться не будете.

Выговорив эти последние слова, она несколько раз повела головою сверху вниз, как бы желая подтвердить их и дать ему почувствовать их значение.

Она казалась до того счастливой, что Санин просто удивлялся; у нее на лице появилось даже то степенное выражение, какое бывает у детей, когда они очень... очень довольны.

Шагом доехали они до недалекой заставы, а там пустились крупной рысью по шоссе. Погода была славная, прямо летняя; ветер струился им навстречу и приятно шумел и свистал в их ушах. Им было хорошо: сознание молодой, здоровой жизни, свободного, стремительного движения вперед охватывало их обоих; оно росло с каждым мигом.

Марья Николаевна осадила свою лошадь и опять поехала шагом; Санин последовал ее примеру.

- Вот,- начала она с глубоким, блаженным вздохом,- вот для этого только и стоит жить. Удалось тебе сделать, чего тебе хотелось, что казалось невозможным,- ну и пользуйся, душа, по самый край!- Она провела рукой себе по горлу поперек.- И каким добрым человек тогда себя чувствует! Вот теперь я... какая добрая! Кажется, весь свет бы обняла. То есть нет, не весь свет!.. Вот этого я бы не обняла.- Она указала хлыстиком на пробиравшегося сторонкой нищенски одетого старика.- Но осчастливить его я готова. Нате, возьмите,- крикнула она громко по-немецки и бросила к его ногам кошелек.

Увесистый мешочек (тогда еще портмоне в помину не было) стукнул о дорогу.

Прохожий изумился, остановился, а Марья Николаевна захохотала и пустила лошадь вскачь.

- Вам так весело верхом ездить? - спросил Санин, догнав ее.

Марья Николаевна опять разом осадила свою лошадь: она иначе ее не останавливала.

- Я хотела только уехать от благодарности. Кто меня благодарит - удовольствие мое портит. Ведь я не для него это сделала, а для себя. Как же он смеет меня благодарить? Я не расслышала, о чем вы меня спрашивали.

- Я спрашивал... я хотел знать, отчего вы сегодня так веселы?

- Знаете что,- промолвила Марья Николаевна: она либо опять не расслышала Санина, либо не почла за нужное отвечать на его вопрос .- Мне ужасно надоел этот грум, который торчит за нами и который, должно быть, только и думает о том, когда, мол, господа домой поедут? Как бы от него отделаться? - Она проворно достала из кармана записную книжечку.- Послать его с письмом в город? Нет... не годится . А! вот как! Это что такое впереди? Трактир?

Санин глянул, куда она указывала.

- Да, кажется, трактир.

- Ну и прекрасно. Я прикажу ему остаться в этом трактире - и пить пиво, пока мы вернемся.

- Да что он подумает?

- А нам что за дело! Да он и думать не будет; будет пить пиво - и только. Ну, Санин (она в первый раз названа его по одной фамилии), - вперед, рысью!

Поравнявшись с трактиром, Марья Николаевна подозвала грума и сообщила ему, что она от него требовала. Грум, человек английского происхождения и английского темперамента, молча поднес руку к козырьку своей фуражки, соскочил с лошади и взял ее под уздцы.

- Ну, теперь мы - вольные птицы!- воскликнула Марья Николаевна.- Куда нам ехать - на север, на юг, на восток, на запад? Смотрите - я как венгерский король на коронации (она указала концом хлыста на все четыре стороны света). Все наше! Нет, знаете что: видите,какие там славные горы - и какой лес! Пойдемте туда, в горы, в горы!

In die Berge, wo die Freiheit thron!

Она свернула с шоссе и поскакала по узкой, неторной дорожке, которая действительно как будто направлялась к горам.Санин поска- кал за нею.