Глава43 - "Дворянское гнездо" - Роман И.С.Тургенева

Лиза накануне написала Лаврецкому, чтобы он явился к ним вечером; но он сперва отправился к себе на квартиру. Он не застал дома ни жены, ни дочери; от людей он узнал, что она отправилась с ней к Калитиным. Это известие и поразило его и взбесило. "Видно, Варвара Павловна решилась не давать мне жить", - подумал он с волнением злобы на сердце. Он начал ходить взад и вперед, беспрестанно отталкивая ногами и руками попадавшиеся ему детские игрушки, книжки, разные женские принадлежности; он позвал Жюстину и велел ей убрать весь этот "хлам". "Oui, monsieur" {"Да, сударь" (франц.).}, - сказала она с ужимкой и начала прибирать комнату, грациозно наклоняясь и каждым своим движением давая Лаврецкому чувствовать, что она считает его за необтесанного медведя. С ненавистью смотрел он на ее истасканное, но все еще "пикантное", насмешливое, парижское лицо, на ее белые нарукавнички, шелковый фартук и легкий чепчик. Он услал ее, наконец, и после долгих колебаний (Варвара Павловна все не возвращалась) решился отправиться к Калягиным, - не к Марье Дмитриевне (он бы ни за что не вошел в ее гостиную, в ту гостиную, где находилась его жена), но к Марфе Тимофеевне; он вспомнил, что задняя лестница с девичьего крыльца вела прямо к ней. Лаврецкий так и сделал.

Случай помог ему: он на дворе встретил Шурочку; она провела его к Марфе Тимофеевне. Он застал ее, против ее обыкновения, одну; она сидела в уголку, простоволосая, сгорбленная, с скрещенными на груди руками. Увидев Лаврецкого, старушка очень всполошилась, проворно встала и начала ходить туда и сюда по комнате, как будто отыскивая свой чепец.

- А, вот ты, вот, - заговорила она, избегая его взора и суетясь, - ну, здравствуй. Ну, что ж? Что же делать? Где ты был вчера? Ну, она приехала, ну да. Ну, надо уж так... как-нибудь.

Лаврецкий опустился на стул.

- Ну, садись, садись, - продолжала старушка. - Ты прямо наверх прошел?

Ну да, разумеется. Что ж? ты на меня пришел посмотреть? Спасибо.

Старушка помолчала; Лаврецкий не знал, что сказать ей; но она его понимала.

- Лиза... да, Лиза сейчас здесь была, - продолжала Марфа Тимофеевна, завязывая и развязывая шнурки своего ридикюля. - Она не совсем здорова.

Шурочка, где ты? Поди сюда, мать моя, что это ты посидеть не можешь? И у меня голова болит. Должно быть, от эфтого от пенья да от музыки.

- От какого пенья, тетушка?

- Да как же; тут уж эти как, бишь, они по-вашему, дуэты пошли. И все по-итальянски: _чи-чи_ да _ча-ча_, настоящие сороки. Начнут ноты выводить, просто так за душу и тянут. Паншин этот да вот твоя. И как это все скоро уладилось: уж точно по-родственному, без церемоний. А впрочем, и то сказать:

собака - и та пристанища ищет, не пропадать же, благо люди не гонят.

- Все-таки, признаюсь, я этого не ожидал, - возразил Лаврецкий, - тут смелость нужна была большая.

- Нет, душа моя, это не смелость, это расчет. Да господь с ней! Ты ее, говорят, в Лаврики посылаешь, правда?

- Да, я предоставляю это именье Варваре Павловне.

- Денег спрашивала?

- Пока еще нет.

- Ну, это не затянется. А я тебя только теперь разглядела. Здоров ты?

- Здоров.

- Шурочка, - воскликнула вдруг Марфа Тимофеевна, - поди-ка скажи Лизавете Михайловне - то есть, нет, спроси у ней... ведь она внизу?

- Внизу-с.

- Ну да; так спроси у ней: куда, мол, она мою книжку дела? Она уж знает.

- Слушаю-с.

Старушка опять засуетилась, начала раскрывать ящики в комоде. Лаврецкий сидел неподвижно на своем стуле.

Вдруг послышались легкие шаги по лестнице - и вошла Лиза.

Лаврецкий встал и поклонился; Лиза остановилась у двери.

- Лиза, Лизочка, - хлопотливо заговорила Марфа Тимофеевна, - куда ты мою книжку, книжку куда положила?

- Какую книжку, тетенька?

- Да книжку, боже мой! Я тебя, впрочем, не звала... Ну, все равно. Что вы там внизу делаете? Вот и Федор Иваныч приехал. Что твоя голова?

- Ничего.

- Ты все говоришь: ничего. Что у вас там внизу, опять музыка?

- Нет - в карты играют.

- Да, ведь она на все руки. Шурочка, я вижу, тебе по саду бегать хочется. Ступай.

- Да нет, Марфа Тимофеевна...

- Не рассуждай, пожалуйста, ступай. Настасья Карповна в сад пошла одна:

ты с ней побудь. Уважь старуху. - Шурочка вышла. - Да где ж это мой чепец?

Куда это он делся, право?

- Позвольте, я поищу, - промолвила Лиза.

- Сиди, сиди; у меня самой ноги еще не отвалились. Должно быть, он у меня там в спальне.

И, бросив исподлобья взор на Лаврецкого, Марфа Тимофеевна удалилась.

Она оставила было дверь отворенной, до вдруг вернулась к ней и заперла ее.

Лиза прислонилась к спинке кресла и тихо занесла себе руки на лицо; Лаврецкий остался, где был.

- Вот как мы должны были увидеться, - проговорил он наконец.

Лиза приняла руки от лица.

- Да, - сказала она глухо, - мы скоро были наказаны.

- Наказаны, - проговорил Лаврецкий. - За что же вы-то наказаны?

Лиза подняла на него свои глаза. Ни горя, ни тревоги они не выражали; они казались меньше и тусклей. Лицо ее было бледно; слегка раскрытые губы тоже побледнели.

Сердце в Лаврецком дрогнуло от жалости и любви.

- Вы мне написали: все кончено, - прошептал он, - да, все кончено - прежде чем началось.

- Это все надо забыть, - проговорила Лиза, - я рада, что вы пришли; я хотела вам написать, но этак лучше. Только надо скорее пользоваться этими минутами. Нам обоим остается исполнить наш долг. Вы, Федор Иваныч, должны примириться с вашей женой.

- Лиза!

- Я вас прошу об этом; этим одним можно загладить... все, что было. Вы подумаете - и не откажете мне.

- Лиза, ради бога, вы требуете невозможного. Я готов сделать все, что вы прикажете; но теперь примириться с нею!.. Я согласен на все, я все забыл; но не могу же я заставить свое сердце... Помилуйте, это жестоко!

- Я не требую от вас... того, что вы говорите; не живите с ней, если вы не можете; но примиритесь, - возразила Лиза и снова занесла руку на глаза. - Вспомните вашу дочку; сделайте это для меня.

- Хорошо, - проговорил сквозь зубы Лаврецкий, - это я сделаю, положим; этим я исполню свой долг. Ну, а вы - в чем же ваш долг состоит?

- Про это я знаю. Лаврецкий вдруг встрепенулся.

- Уж не собираетесь ли вы выйти за Паншина? - спросил он.

Лиза чуть заметно улыбнулась.

- О нет! - промолвила она.

- Ах, Лиза, Лиза! - воскликнул Лаврецкий, - как бы мы могли быть счастливы! Лиза опять взглянула на него.

- Теперь вы сами видите, Федор Иваныч, что счастье зависит не от нас, а от бога.

- Да, потому что вы...

Дверь из соседней комнаты быстро растворилась, и Марфа Тимофеевна вошла с чепцом в руке.

- Насилу нашла, - сказала она, становясь между Лаврециим и Лизой, - Сама его заложила. Вот что значит старость-то, беда! А впрочем, и молодость не лучше. Что, ты сам с женой в Лаврики поедешь? - прибавила она, оборотясь к Федору Иванычу.

- С нею в Лаврики? я? Не знаю, - промолвил он, погодя немного.

- Ты вниз не сойдешь?

- Сегодня - нет.

- Ну, хорошо, как знаешь; а тебе, Лиза, я думаю, надо бы вниз пойти.

Ах, батюшки светы, я и забыла снегирю корму насыпать. Да вот постойте, я сейчас...

И Марфа Тимофеевна выбежала, не надев чепца.

Лаврецкий быстро подошел к Лизе.

- Лиза, - начал он умоляющим голосом, - мы расстаемся навсегда, сердце мое разрывается, - дайте мне вашу руку на прощание.

Лиза подняла голову. Ее усталый, почти погасший взор остановился на нем...

- Нет, - промолвила она и отвела назад уже протянутую руку, - нет, Лаврецкий (она в первый раз так его называла), не дам я вам моей руки. К чему? Отойдите, прошу вас. Вы знаете, я вас люблю... да, я люблю вас, - прибавила она с усилием, - но нет... нет.

И она поднесла платок к своим губам.

- Дайте мне по крайней мере этот платок.

Дверь скрыпнула... Платок скользнул по коленям Лизы. Лаврецкий подхватил его, прежде чем он успел упасть на пол, быстро сунул его в боковой карман и, обернувшись, встретился глазами с Марфой Тимофеевной.

- Лизочка, мне кажется, тебя мать зовет, - промолвила старушка.

Лиза тотчас встала и ушла.

Марфа Тимофеевна опять села в свой уголок. Лаврецкий начал прощаться с нею.

- Федя, - сказала она вдруг.

- Что, тетушка?

- Ты честный человек?

- Как?

- Я спрашиваю тебя: честный ли ты человек?

- Надеюсь, да.

- Гм. А дай мне честное слово, что ты честный человек.

- Извольте. Но к чему это?

- Уж я знаю, к чему. Да и ты, мой кормилец, коли подумаешь хорошенько, ведь ты не глуп, сам поймешь, к чему я это у тебя спрашиваю. А теперь прощай, батюшка. Спасибо, что навестил; а слово сказанное помни, Федя, да поцелуй меня. Ох, душа моя, тяжело тебе, знаю; да ведь и всем не легко. Уж на что я, бывало, завидовала мухам: вот, думала я, кому хорошо на свете пожить; да услыхала раз ночью, как муха у паука в лапках ноет, - нет, думаю, и на них есть гроза. Что делать, Федя; а слово свое все-таки помни. Ступай.

Лаврецкий вышел с заднего крыльца и уже приближался к воротам... Его нагнал лакей.

- Марья Дмитриевна приказали просить вас к ней пожаловать, - доложил он Лаврецкому.

- Скажи, братец, что я не могу теперь... - начал было Федор Иваныч.

- Приказали очинно просить, - продолжал лакей, - приказали сказать, что они одни.

- А разве гости уехали? - спросил Лаврецкий.

- Точно так-с, - возразил лакей и осклабился. Лаврецкий пожал плечами и отправился вслед за ним.