Часть 29 - " Накануне" - Роман И.С.Тургенева

Николай Артемьевич ходил, нахмурив брови, взад и вперед по своему кабинету. Шубин сидел у окна и, положив ногу на ногу, спокойно курил сигару.

- Перестаньте, пожалуйста, шагать из угла в угол, - промолвил он, отряхая пепел с сигары. - Я все ожидаю, что вы заговорите, слежу за вами - шея у меня заболела. Притом же в вашей походке есть что-то напряженное, мелодраматическое.

- Вам бы все только балагурить, - ответил Николай Артемьевич. - Вы не хотите войти в мое положение; вы не хотите понять, что я привык к этой женщине, что я привязан к ней наконец, что отсутствие ее меня должно мучить.

Вот уж октябрь на дворе, зима на носу... Что она может делать в Ревеле?

- Должно быть, чулки вяжет... себе; себе - не вам.

- Смейтесь, смейтесь; а я вам скажу, что я подобной женщины не знаю.

Эта честность, это бескорыстие...

- Подала она вексель ко взысканию? - спросил Шубин.

- Это бескорыстие, - повторил, возвысив голос, Николай Артемьевич, - это удивительно. Мне говорят, на свете есть миллион других женщин; а я скажу: покажите мне этот миллион; покажите мне этот миллион, говорю я: ces femmes - qu'on me les montre!* И не пишет, вот что убийственно!

______________ * пусть мне покажут этих женщин! (франц.).

- Вы красноречивы, как Пифагор, - заметил Шубин, - но знаете ли, что бы я вам присоветовал?

- Что?

- Когда Августина Христиановна возвратится... вы понимаете меня?

- Ну да; что же?

- Когда вы ее увидите... Вы следите за развитием моей мысли?

- Ну да, да.

- Попробуйте ее побить: что из этого выйдет?

Николай Артемьевич отвернулся с негодованием.

- Я думал, он мне в самом деле какой-нибудь путный совет подаст. Да что от него ожидать! Артист, человек без правил...

- Без правил! А вот, говорят, ваш фаворит, господин Курнатовский, человек с правилами, вчера вас на сто рублей серебром обыграл. Это уж не деликатно, согласитесь.

- Что ж? Мы играли в коммерческую. Конечно, я мог бы ожидать... Но его так мало умеют ценить в этом доме...

- Что он подумал: "Куда ни шла! - подхватил Шубин, - тесть ли он мне или нет - это еще скрыто в урне судьбы, а сто рублей - хорошо человеку, который взяток не берет".

- Тесть!.. Какой я, к черту; тесть? Vous revez, mon cher*. Конечно, всякая другая девушка обрадовалась бы такому жениху. Посудите сами: человек бойкий, умный, сам собою в люди вышел, в двух губерниях лямку тер...

______________ * Вы бредите, мой дорогой (франц.).

- В ...ой губернии губернатора за нос водил, - заметил Шубин.

- Очень может быть. Видно, так и следовало. Практик, делец...

- И в карты хорошо играет, - опять заметил Шубин.

- Ну да, и в карты хорошо играет. Но Елена Николаевна... Разве ее возможно понять? Желаю я знать, где тот человек, который бы взялся постигнуть, чего она хочет? То она весела, то скучает; похудеет вдруг так, что не смотрел бы на нее, а там вдруг поправится, и все это без всякой видимой причины...

Вошел неблаговидный лакей с чашкой кофе, сливочником и сухарями на подносе.

- Отцу нравится жених, - продолжал Николай Артемьевич, размахивая сухарем, - а дочери что до этого за дело! Это было хорошо в прежние, патриархальные времена, а теперь мы все это переменили. Nous avons change tout ca. Теперь барышня разговаривает с кем ей угодно, читает что ей угодно; отправляется одна по Москве, без лакея, без служанки, как в Париже; и все это принято. На днях я спрашиваю: где Елена Николаевна? Говорят, изволили выйти. Куда? Неизвестно. Что это - порядок?

- Возьмите же вашу чашку да отпустите человека, - промолвил Шубин, - Сами же вы говорите, что не надо devant les domestiques,* - прибавил он вполголоса.

______________ * перед прислугой (франц.).

Лакей исподлобья взглянул на Шубина, а Николай Артемьевич взял чашку, налил себе сливок и сгреб штук десять сухарей.

- Я хотел сказать, - начал он, как только лакей вышел, - что я ничего в этом доме не значу. Вот и все. Потому, в наше время все судят по наружности; иной человек и пуст и глуп, да важно себя держит, - его уважают; а другой, может быть, обладает талантами, которые могли бы... могли бы принести великую пользу, но по скромности...

- Вы государственный человек, Николенька? - спросил Шубин тоненьким голоском.

- Полноте паясничать! - воскликнул с сердцем Николай Артемьевич. - Вы забываетесь! Вот вам новое доказательство, что я в этом доме ничего не значу, ничего!

- Анна Васильевна вас притесняет... бедненький! - проговорил, потягиваясь, Шубин. - Эх, Николай Артемьевич, грешно нам с вами! Вы бы лучше какой-нибудь подарочек для Анны Васильевны приготовили. На днях ее рождение, а вы знаете, как она дорожит малейшим знаком внимания с вашей стороны.

- Да, да, - торопливо ответил Николай Артемьевич, - очень вам благодарен, что напомнили. Как же, как же; непременно. Да вот есть у меня вещица: фермуарчик, я его на днях купил у Розенштрауха; только не знаю, право, годится ли?

- Ведь вы его для той, для ревельской жительницы купили?

- То есть... я... да... я думал...

- Ну, в таком случае наверное годится.

Шубин поднялся со стула.

- Куда бы нам сегодня вечером, Павел Яковлевич, а? - спросил его Николай Артемьевич, любезно заглядывая ему в глаза.

- Да ведь вы в клуб поедете.

- После клуба... после клуба.

Шубин опять потянулся.

- Нет, Николай Артемьевич, мне нужно завтра работать. До другого раза.

- И он вышел.

Николай Артемьевич насупился, прошелся раза два по комнате, достал из бюро бархатный ящичек с "формуарчиком" и долго его рассматривал и обтирал фуляром. Потом он сел перед зеркалом и принялся старательно расчесывать свои густые черные волосы, с важностию на лице наклоняя голову то направо, то налево, упирая в щеку языком и не спуская глаз с пробора. Кто-то кашлянул за его спиною: он оглянулся и увидал лакея, который приносил ему кофе.

- Ты зачем? - спросил он его.

- Николай Артемьевич! - проговорил не без некоторой торжественности лакей, - вы наш барин!

- Знаю: что же дальше?

- Николай Артемьевич, вы не извольте на меня прогневаться; только я, будучи у вашей милости на службе с малых лет, из рабского, значит, усердия должен вашей милости донести...

- Да что такое?

Лакей помялся на месте.

- Вы вот изволите говорить, - начал он, - что не изволите знать, куда Елена Николаевна отлучаться изволят. Я про то известен стал.

- Что ты врешь, дурак?!

- Вся ваша воля, а только я их четвертого дня видел, как они в один дом изволили войти.

- Где? что? какой дом?

- В ...м переулке возле Поварской. Недалече отсюда. Я и у дворника спросил, что, мол, у вас тут, какие жильцы?

Николай Артемьевич затопал ногами.

- Молчать, бездельник! Как ты смеешь?.. Елена Николаевна, по доброте своей, бедных посещает, а ты... Вон, дурак!

Испуганный лакей бросился было к двери.

- Стой! - воскликнул Николай Артемьевич. - Что тебе дворник сказал?

- Да ни... ничего не сказал. Говорит, сту... студент.

- Молчать, бездельник! Слушай, мерзавец, если ты хоть во сне кому-нибудь об этом проговоришься...

- Помилуйте-с...

- Молчать! если ты хоть пикнешь... если кто-нибудь... если я узнаю...

Ты у меня и под землей-то места не найдешь! Слышишь? Убирайся!

Лакей исчез.

"Господи, боже мой! Что это значит? - подумал Николай Артемьевич, оставшись один, - что мне сказал этот болван? А? Надо будет, однако, узнать, какой это дом и кто там живет. Самому сходить. Вот до чего дошло наконец!..

Un laquais! Quelle humiliation!"* ______________ * Лакей! Какое унижение! (франц.).

И, повторив громко: "Un laquais!" - Николай Артемьевич запер фермуар в бюро и отправился к Анне Васильевне. Он нашел ее в постели, с повязанною щекой. Но вид ее страданий только раздражил его, и он очень скоро довел ее до слез.