Часть 32 - "Новь" - Роман И.С.Тургенева

А случилось это дело вот как.

Садясь на телегу к Павлу, Нежданов вдруг пришел в весьма возбужденное состояние; а как только они выехали с фабричного двора и покатили по дороге в направлении к Т...у уезду, - он начал окликать, останавливать проходивших мужиков, держать им краткие, но несообразные речи. "Что, мол, вы спите?

Поднимайтесь! Пора! Долой налоги! Долой землевладельцев!" Иные мужики глядели на него с изумлением; другие шли дальше, мимо, не обращая внимания на его возгласы: они принимали его за пьяного; один - так даже, придя домой, рассказывал, что ему навстречу француз попался, который кричал "непонятно таково, картаво". У Нежданова было довольно ума, чтобы понять, как несказанно глупо и даже бессмысленно было то, что он делал; но он постепенно до того "взвинтил" себя, что уже перестал понимать, что умно и что глупо.

Павел старался успокоить его, говорил, что этак помилуйте, нельзя; что вот скоро будет большое село, первое на границе Т...го уезда - "Бабьи ключи"; что там можно будет поразведать... но Нежданов не унимался... И в то же время лицо у него было какое-то печальное, почти отчаянное. Лошадка у них была пребойкая, кругленькая, с остриженной гривой на зарезистой шее; она очень хлопотливо перебирала своими крепкими ножками и все просила поводьев, точно на дело спешила и нужных людей везла. Не доезжая "Бабьих ключей", Нежданов заметил - в стороне от дороги перед раскрытым хлебным амбаром - человек восемь мужиков; он тотчас соскочил с телеги, подбежал к ним и минут с пять говорил поспешно, с внезапными криками, наотмашь двигая руками.

Слова: "За свободу! Вперед! Двинемся грудью!" - вырывались хрипло и звонко из множества других, менее понятных слов. Мужики, которые собрались перед амбаром, чтобы потолковать о том, как бы его опять насыпать - хоть для примера (он был мирской, следовательно пустой), - уставились на Нежданова и, казалось, с большим вниманием слушали его речь, но едва ли что-нибудь в толк взяли, потому что когда он, наконец, бросился от них прочь, крикнув последний раз: "Свобода!" - один из них, самый прозорливый, глубокомысленно покачав головою, промолвил: "Какой строгий!" - а другой заметил: "Знать, начальник какой!" - на что прозорливец возразил: "Известное дело - даром глотку драть не станет. Заплачут теперича наши денежки!" Сам Нежданов, взлезая на телегу и садясь возле Павла, подумал про себя: "Господи! какая чепуха! Но ведь никто из нас не знает, как именно следует бунтовать народ - может быть, оно и так? Разбирать тут некогда! Валяй! На душе скребет?

Пускай!" Въехали они на улицу. По самой середине ее, перед кабаком, толпилось довольно много народу. Павел хотел было удержать Нежданова; но уж он кувырком слетел с телеги - да с воплем: "Братцы!" в толпу... Она расступилась немного, и Нежданов пустился опять проповедовать, не глядя ни на кого - и как бы сердясь и плача. Но результат тут вышел другой, чем перед амбаром. Какой-то громадный парень с безбородым, но свирепым лицом, в коротком засаленном полушубке, высоких сапогах и бараньей шапке, подошел к Нежданову - и, с размаху треснув его по плечу: "Ладно! Молодца! - гаркнул он зычным голосом, - только стой! аль не знаешь, сухая ложка рот дерет? Подь сюда! Тут разговаривать много ловчей". Он потащил Нежданова в кабак; остальная толпа повалила за ними гурьбой."Михеич! - крикнул парень, - ну-тка - десятикопеечную! Мою любимую стопку! Приятеля угощаю! Кто он такой, чьего роду и племени - бес его ведает, да бояр честит лихо. Пей! - обратился он к Нежданову, подавая ему тяжелый, полный, мокрый снаружи, словно потный, стакан, - пей, коли ты точно о нашем брате печалуешься!" - "Пей!" - зашумели голоса. Нежданов схватил стопку (он был как в чаду), закричал: "За вас, ребята !" - и выпил ее разом. Ух! Он выпил ее с той же отчаянной отвагой, с какой он бросился бы на штурм батареи или на строй штыков... Но что с ним сделалось! Что-то ударило вдоль спины да по ногам, обожгло ему горло, грудь, желудок, выдавило слезы на глаза... Судорога отвращения пробежала по всему его телу, и он едва сладил с нею... Он закричал во всю голову, чтобы только чем-нибудь утишить ее. В темной комнате кабака стало вдруг жарко; и липко, и душно; что народу набралось!

Нежданов начал говорить, говорить долго, кричать с ожесточеньем, с яростью, хлопать по каким-то широким деревянным ладоням, целовать какие-то осклизлые бороды... Громадный парень в полушубке тоже целовался с ним - чуть ребра ему не продавил. Но этот оказался каким-то извергом. "Перерву глотку!

- рычал он, - перерву глотку всякому, кто нашего брата забижает! А не то - мякну его по макушке... Он у меня запищит! Ведь мне что: я мясником был; дела-то эти знаю хорошо!" И при том он показывал свой громадный, покрытый веснушками кулак... И вот - господи! опять кто-то заревел: "Пей!" - и Нежданов опять выпил этот гадкий яд. Но этот второй раз был ужасен! Его точно рвануло по внутренностям тупыми крючьями. Голова поплыла - пошли зеленые круги. Гам поднялся, звон... О ужас!.. Третья стопка... Неужто он и ее проглотил? Багровые носы полезли к нему, пыльные волосы, загорелые шеи, затылки, иссеченные сетками морщин. Жесткие руки хватали его. "Усердствуй! - орали неистовые голоса. - Беседуй! Позавчера такой же чужак расписывал важно. Валяй, такой-сякой!.." Земля заколыхалась под ногами Нежданова.

Собственный голос казался ему чужим, как бы извне приходящим...Смерть это, что ли? И вдруг впечатление свежего воздуха на лице - и нет уже ни толкотни, ни красных рож, ни смрада от вина, от овчин, от дегтя, от кожи... И он опять уже сидит на телеге с Павлом, сперва порывается и кричит: "Куда? Стой! Я еще ничего не успел сказать им, надо растолковать... - а потом прибавляет: - Да ты сам, черт, лукавый человек, какие твои мнения?" А Павел ему отвечает:

"Хорошо бы, кабы не было господ и земли все были бы наши - чего бы лучше? - да приказа такого еще не вышло"; а сам тихонько заворачивает лошадь назад, да вдруг бьет ее вожжами по спипе, да прочь во всю прыть от того гвалта и гула... да на фабрику...

Дремлет Нежданов - и покачивается он, а ветер ему приятно дует в лицо и не дает возникать дурным мыслям ...

Только досадно ему, что как же это ему не дали высказаться ... И опять ветер ласкает его воспаленное лицо.

А там мгновенное явление Марианны, мгновенное, жгучее чувство позора - и сон, глубокий, мертвый сон... Все это рассказал Павел потом Соломину. Не скрыл он также и того, что сам не помешал Нежданову выпить... а то так-таки не вывел бы его из кружала. Другие бы его не пустили.

- Ну, а как заслабел-то он очень, я и попросил с поклонами: "Господа, мол, честные, отпустите паренька; видите, млад больно..." Ну и отпустили; только полтинник магарыча, говорят, подавай! Я так и дал.

- И хорошо сделал, - похвалил его Соломин.

Нежданов спал; а Марианна сидела под окном и глядела в палисадник. И странное дело! Нехорошие, почти злые чувства и мысли, волновавшие ее до прибытия Нежданова с Павлом, покинули ее разом; сам Нежданов нисколько не был ни противен ей, ни гадок: она жалела его. Она знала очень хорошо, что он не развратник и не пьяница - и уже думала о том, что сказать ему, когда он проснется, что-нибудь дружелюбное, чтобы он не слишком совестился и огорчался. "Надо так сделать; надо, чтобы он сам рассказал, как эта беда стряслась над ним".

Она не волновалась; но ей было грустно... безотрадно грустно. На нее как будто повеяло настоящим запахом того мира, куда она стремилась... и содрогнулась она от этой грубости и темноты. Какому Молоху собиралась она принести себя в жертву?

Однако - нет! Быть не может! Это - так; это случайно и сейчас пройдет.

Мгновенное впечатление, которое потому только ее поразило, что было слишком неожиданно. Она встала, подошла к дивану, на котором лежал Нежданов, утерла платком его бледный, даже во сне мучительно стянутый лоб, откинула назад его волосы... Ей снова стало жалко его; так мать жалеет своего больного ребенка.

Но глядеть на него ей было немного жутко - и она тихонько ушла в свою комнату, оставив дверь незапертою.

Никакой работы не взяла она в руки; и села опять - и опять нашли на нее думы. Она чувствовала, как время таяло, как минута исчезала за минутой, и ей было даже приятно это чувствовать, и сердце у ней билось - и она опять принялась ждать чего-то.

Куда это Соломин делся?

Дверь тихонько скрипнула - и Татьяна вошла в комнату.

- Что вам? - спросила Марианна почти с досадой.

- Марианна Викентьевна, - начала Татьяна вполголоса. - Вот что. Вы не огорчайтесь; потому дело житейское; и еще, слава богу...

- Я нисколько не огорчаюсь, Татьяна Осиповна, - перебила ее Марианна. - Алексей Дмитрич не совсем здоров, важность невелика!..

- Ну и чудесно! А то я думаю: не идет моя Марианна Викентьевна; думаю:

что с ней? Но я все-таки не пошла бы к вам, потому в этом разе первое правило: не трожь, не ворошь! Только тут явился к нам на фабрику какой-то - кто его знает? Маленький такой да хроменький: вынь да положь ему Алексея Дмитрича! И что за чудеса: сегодня утром эта женка его спрашивала... а теперь вот этот хромой. А коли, говорит, Алексея Дмитрича нет, - подавай ему Василья Федотыча! Не пойду без того, говорит; потому, говорит, дело оченно важное. Мы его гнать, как ту женку. Василия-то Федотыча, точно, нет... отлучился; а тот-то, хромой: - Не пойду, говорит, буду ждать хотя до ночи... Так по двору и ходит. Вот подите сюда, в коридорчик; увидеть его из окошка можете... Не узнаете ли, что за кавалер такой.

Марианна последовала за Татьяной - ей пришлось пройти мимо Нежданова, и она опять заметила болезненно нахмуренный лоб и опять провела по нем платком. Сквозь пыльное стекло окошка она увидела посетителя, о котором говорила Татьяна. Он был ей незнаком. Но в ту же минуту из-за угла дома показался Соломин.

Маленький хромой человечек быстро подошел к нему, протянул ему руку.

Соломин взял ее. Он, очевидно, знал этого человека. Оба скрылись...

Но вот уже слышатся их шаги по лестнице... Они идут сюда...

Марианна проворно вернулась в свою комнату - и остановилась посередине, с трудом переводя дыхание. Ей было страшно... чего? Она сама не знала.

Голова Соломина показалась в дверях.

- Марианна Викентьевна, позвольте войти к вам. Я привел человека, которого вам непременно нужно видеть.

Марианна только головой кивнула в ответ, и вслед за Соломиным явился - Паклин.